Большая часть писателей отнеслась доверчиво к содержащимся в сказаниях о Максиме греке сведениям. Печатно заявили свое недоверие им только, насколько мне известно, Ундольский В.М., митрополит Макарий и Голубинский Е.Е. Первый в своем «Очерке библиографических трудов в России» пишет, что «если верить сказанию о Максиме греке, то едва ли не его надобно считать первым нашим библиографом»… А изложив содержание сказания, он прямо заявляет, что «трудно этому поверить» и приводит два обоснования своего сомнения. Митрополит Макарий говорит, что «оба известные сказания о Максиме греке составлены у нас довольно поздно, уже к концу XVI века; не чужды очевидных несообразностей, и потому мало заслуживают доверия; в частности, по делу о вызове Максима, несогласны с подлинными грамотами; тогдашний патриарх цареградский писал в то самое время к нашему митрополиту Варлааму и ни слова не сказал в своем послании о Максиме». А Голубинский Е.Е., которому пришлось коснуться сказания о Максиме греке, прямо называет сказание «легендой или сказкой». Как увидим ниже, такое отношение к ним совершенно справедливо.

Время составления всех этих сказаний различные исследователи определяют различно: одни относят их составление к концу XVI века, другие же – еще раньше, считают авторами их – современников Максима грека. При решении этого вопроса следует прежде всего иметь в виду, что ни в одной из 80 известных мне рукописей XVI века, содержащих переводы, слова и другие произведения Максима грека, нет ни одного из подробных сказаний о нем; они появляются впервые только в рукописях XVII века. Судя по указаниям, находящимся в нашей литературе, мы могли бы думать, что имеем две рукописи XVI века с подробными сказаниями о Максиме греке, но определение времени написания их ошибочно. Рукописи эти хранятся: одна в Казанской духовной академии в числе рукописей Соловецкого монастыря за № 862/752, другая – в библиотеке Ярославского Спасского монастыря. Время написания их определено лицами авторитетными: первой – составителями печатного описания рукописей, второй – Строевым П.М., и потому должно бы было внушать доверие; а между тем исследование сих рукописей показало, что и эти рукописи написаны в XVII веке.

Почерк рукописи Соловецкого монастыря не имеет никаких признаков, которые позволяли бы отнести его непременно к XVI веку; лица, видевшие эту рукопись в Москве, знакомые с древнерусской палеографией, нашли более правильным относить его в XVII столетию. На бумаге знак – кувшин весьма близкий к помещенному у К. Тромонина («Знаки писчей бумаги», Москва, 1844 г.) под № 667 и относящемуся к 1620 году. Наконец, на рукописи встречаем отметку, которая положительно решает вопрос о времени написания рукописи. На первом листе читаем: «псалтырь казенная Иосафа Сороцкого дачи», на обороте второго листа: «псалтырь монастырская казенная старца Иосафа Сороцкого дачи», а на другой рукописи той же Соловецкой библиотеки встречаем следующую надпись, относящуюся и к этой рукописи: «сия книга псалтырь чернеца Сергия Соловецкого монастыря. Писана в Соловецком монастыре с переводу старца Максима грека, что принес от Троицы и Сергиева монастыря казначей старец Иосаф Сороцкой». Эти отметки свидетельствуют, что настоящая рукопись поступила в Соловецкий монастырь после Иосафа Сороцкого, которым была привезена из Троице-Сергиев монастыря. Но относительно Иосафа Сороцкого известно, что он был казначеем в Троице-Сергиевом монастыре в 1630-1634 годах, будучи сюда переведен неизвестно когда из Соловецкого монастыря. В 1634 году он из казначеев Троице-Сергиева монастыря был послан в Соловецкий монастырь, где и умер в конце 1637 года. В Соловецкий монастырь, следовательно, эта рукопись его, псалтырь перевода Максима грека, поступила в сем 1637 году, а привезена сюда Сороцким в 1634 году. Списана же была в бытность Сороцкого в Троице-Сергиевом монастыре или казначеем, следовательно, в период 1630-1634 гг., или до занятиям им этой должности в 1620-х приблизительно годах.

Время написания рукописи библиотеки Ярославского Спасского монастыря № 81/68 (по прежнему каталогу № 738) Строев П.М. отнес к 1597 году по простому недоразумению. Рукопись эта – сборник, состоящий из нескольких статей, писанных двумя почерками: одним писана первая половина рукописи (листы 1-402), другим – вторая половина (листы (403-615). На листе 268 по окончании слов Василия великого находится запись: «сия книга Василий великий написана бысть в лето от создания миру 7105». Запись эта, указывающая время написания одной только статьи, Строевым П.М. была принята за указание на время написания всей рукописи. Судя по тому, что почерк коим писаны листы 269-402, близок к почерку, коим написаны первые 1-268 листы, можно думать, что и эта часть рукописи писана в 7105 году. Но вторая часть рукописи, с 403-го листа, несомненно, написана позднее и не ранее половины XVII века, а сказание о Максиме греке и находится именно в этой второй части.

Неимение сказаний ни в одной из довольно многочисленных рукописей XVI века слов и переводов Максима грека дает основание думать, что они написаны не в этом веке, а позднее. В наиболее распространенном сказании, начинающемся словами «8-й убо тысящи» и в котором именно только одном и находится известная тирада Максима грека о великокняжеской библиотеке, находим подтверждение мнению о позднем происхождении сказания. В конце его автор говорит: «аз же писах сие сего ради, яко многое множество писаний его остася и последним людем многим неведом, кто Маким, да сия прочет и разумеют о нем, яко муж истинно благочестив и ни единого в нем порока еретическа несть». Если Максима совсем позабыли, даже не знали кто он, то следовательно, прошло достаточно времени со дня его смерти до составления сказания автором.

Какие же замечания можно сделать относительно каждого из этих трех подробных сказаний о Максиме греке? Выше я говорил, что одно краткое сказание, именно приписываемое дьякону каменец-подольскому Исайи, написано после апреля 1591 года. Горский А.В. и Невоструев К.И. в «описании славянских рукописей Московской Синодальной библиотеки» заявляют, что это сказание «очевидно стоит в зависимости от более пространного «сказания известна о приходе на Русь Максима грека, начинающегося словами: «инок Максим философ возлюбленный»…, и поэтому должно признать, что сие последнее (второе подобное сказание) написано ранее 1591 года». А Филарет, архиепископ черниговский, идет еще дальше и в своей статье о Максиме греке говорит, что это пространное сказание «писано в Троице-Сергиевом монастыре и недолго спустя после смерти Максима грека, потому что сочинитель говорит об уважении, какое воздано было преподобному Максиму при его гробе в лавре».

Но с этими мнениями нельзя согласиться. Между кратким сказанием и настоящим подробным действительно есть сходство: выражения первой половины краткого сказания находятся в разных местах подробного сказания; но ни выражений, ни известий второй половины краткого сказания нет в подробном. Естественен вопрос: какое из этих сказаний появилось ранее? Если бы краткое появилось после подробного, тогда оно представляло бы извлечение, сокращение последнего и в нем не заключалось бы таких сведений, которых нет в подробном. Между тем известие дьякона Исайи нельзя считать сокращением или извлечением – прежде всего по самому свойству и строю первого. Как бы дьякон Исайя не сокращал подробное сказание, во всяком случае его работа приняла бы более обширные размеры сравнительно с тем, что мы имеем теперь в его известии; он не удовольствовался бы общими отзывами о Максиме греке, но и включил бы хотя краткие фактические сведения о Максиме. Его компиляция имела бы такое же отношение к настоящему подробному сказанию, какое имеет «таблица», бывшая у гроба преподобного Максима грека к сказанию, начинающемуся словами «8-й убо тысящи наставши».

Далее. Второй половины известия дьякона Исайи мы совсем не находим в подробном сказании о Максиме греке, оно отсюда заимствовано быть не могло. В виду всего этого более основания предполагать зависимость подробного сказания, «инок Максим философ возлюбленный», от краткого известия дьякона Исайи, что первое появилось после последнего, т.е. после 1591 года. Против противоположной гипотезы говорит и отсутствие подробного сказания в рукописи XVI века. Если бы оно появилось до 1591 года, то есть в XVI столетии, то чем объяснить то, что ни в одной из 80 рукописей, содержащих слова и переводы Максима грека, оно не встретилось? Что же касается мнения Филарета архиепископа Черниговского, то что он принимает «за уважение, которое было оказано Максиму греку при гробе его в лавре», есть ни более, ни менее, как риторические упражнения автора сказания, который от себя начинает восхвалять Максиме грека, заставляет иноков Троице-Сергиева монастыря произносить сочиненные им речи…

Если бы сказание было написано вскоре после смерти Максима грека, да еще в Троице-Сергшиевом монастыре, то каким образом могли попасть в него находящееся здесь известие, что игумен Троицкого монастыря Артемий (игумен с половины 1551 года) умер ранее Максима грека, когда известно, что Артемий «сложил с себя игуменство и удалился из лавры, потом был судим собором, в январе 1554 года сослан в Соловецкий монастырь и оттуда бежал в Литву. В виду таких несообразностей Горский А.В. и Невоструев К.И. должны были сознаться, что «сказание написано человеком, не очень близко знавшим дело». Находящиеся в сказании, как будет видно ниже, несообразности и ошибочные мнения еще сильнее убеждают в том, что подробные сказания о Максиме греке написаны не вскоре после его смерти, а спустя долгое время после нее.

В этом подробном сказании, начинающемся словами «инок Максим философ возлюбленный», находится одно место, которое при более благоприятных условиях могло бы дать нам определенные указания на время происхождения самого сказания. Автор его, между прочим, пишет: «словес Максимовых есть больше 100 в 3-х книгах: книга в десть на Москве в Андроньеве монастыре; вторая в Сергиеве монастыре в полдесть, а в ней 74 главы, а третья на Каменном»… Если бы мы знали время написания всех этих трех рукописей, то мы могли бы положительно утверждать ранее какого времени настоящее сказание не могло появиться. В настоящее время мы не можем дать этого ответа, по той простой причине, что ни одна из этих рукописей не дошла до нашего времени…

В Московском Андроньевом монастыре в настоящее время нет не только рукописи, содержащей слова Максима грека, но и вообще какой-либо рукописи: монастырская библиотека ограничивается одними печатными книгами, а находившаяся в ней до 60-х годов текущего столетия единственная рукопись (Евангелие XV века) хранится ныне в Московской епархиальной библиотеке. До нас не дошли и старинные описи монастыря, из сопоставления показаний которых, быть может, можно было бы почерпнуть какие-либо указания на время написания бывшей в сем монастыре рукописи Максима грека. Из «Исторического описания монастыря», составленного бывшим настоятелем его, ныне архиепископом владимирским Сергием, видно, что первая по времени, известная ныне, монастырская опись относится к 1763 году…

Почти так же безуспешны поиски и другой упоминаемой здесь рукописи Троице-Сергиевой лавры «в 74 главы». Ни в библиотеке Троице-Сергиевой лавры, ни в библиотеке Московской духовной академии, куда поступило значительное количество рукописей из первой библиотеки, в настоящее время нет никакой рукописи, содержащей слова Максима грека «в полдесть, в 74 главы» и куда девалась эта рукопись – неизвестно. В числе рукописей Московской Синодальной библиотеки, в которую могла также перейти эта рукопись, из библиотеки Троице-Сергиевой лавры, есть одна, по-видимому, подходящая к той, о которой говорится в сказании. Это – рукопись за № 919, XVII века, в 4-ку, имеющая 75 статей (глав). Но эта рукопись – не та, о которой идет речь в сказании, ибо Синодальная рукопись не хранилась прежде в библиотеке Троице-Сергиевой лавры. Находящиеся на ней пометы свидетельствуют, что она принадлежала сперва Федору Ан. Нащокину, потом Григорию Дорофееву, которым пожертвована в «церковь Логина сотника в Балашах», а в XVIII веке поступила в патриаршую казну.

Рукописи со словами Максима грека имеют их самое разнообразное число, начиная с 24 и кончая 163-мя. Среди этих рукописей встретилась только одна, имеющая 74 главы. Это – рукопись Московского Публичного и Румянцевского музеев за № 3010, поступившая от Хитрово Ф.Н. и в настоящее время не имеющая своей первой половины, в которой находились первые 25 глав. Где находится эта часть, неизвестно. Отсутствие ее для нас в данном случае особенно горестно потому что на ней, быть может, оказались бы какие-либо следы принадлежности ее Троице-Сергиевому монастырю. Сохранившаяся вторая часть сего сборника слов Максима грека вполне соответствует сведениям о рукописи сего монастыря, сообщаемым сказанием: она в полдесть и в 74 главы. Если эта рукопись действительно та самая, которую разумел составитель подробного сказания, то мы имели бы еще одно основание относить происхождение его к XVII, так кК рукопись эта написана в начале XVII столетия, следовательно, и автор, ссылающийся на нее, не мог раньше этого времени писать.

Последняя, третья, рукопись, о которой говорит сказание, бывшая некогда в библиотеке Спасо-Каменного монастыря, - точно так же не сохранилась до нашего времени. Мы знаем только, что еще в 1628 году в сем монастыре была «книга Максима грека в полдесть», но где она ныне находится, неизвестно.

Таким образом, пока это любопытное место сказания не может помочь нам в решении вопроса о времени появления самого сказания. В последнем находится еще и другое место, которое могло бы сослужить подобную же службу. Автор его приводит 13 и 14 стихи 91-го псалма («праведник яко финикс процветет»), причем между действительными словами псалма вставляет еще следующие: «и разумные пчелы объемлют богатство цветец твоих». Я пока не мог установить, находится ли где-либо такое чтение этих стихов 91-го псалма (с добавочными словами), или они составляют личное добавление автора сказания. Но если окажется правильным первое, то первоисточник такого чтения этих стихов поможет точнее установить время происхождения сказания.

Мы имеем, следовательно, несколько показаний в пользу того, что сказание это возникло не ранее XVII века. С другой стороны рукописи, содержащие его, дают полное право утверждать, что оно появилось не позднее первой половины сего столетия, так как мы находим его уже в Милютинских четьих минеях, за июнь месяц, составленных в 1646-1654 годах. Кому именно принадлежит это сказание, кто его автор, неизвестно. Но первое приведенное выше место из него, содержащее указание на рукописи слов Максима грека, позволяет сделать некоторые предположения и в этом отношении. Составитель его знает рукописи Московского Андроньева монастыря, Троице-Сергиевой лавры и Спасо-Каменного монастыря. Следовательно, он москвич или инок московских монастырей, ушедший в этот последний (Спасо-Каменный) монастырь, или наоборот инок сего последнего монастыря, перешедший в Москву.

Это подробное сказание, о котором у нас сейчас была речь, имеет много общего с другим подробным сказанием, начинающемся словами: «в лето благочестивого государя царя и великого князя Василия Ивановича» и найденным мною только в двух рукописях, из коих старейшая относится к середине XVIII столетия. Это последнее обстоятельство – нахождение сего сказания в рукописях довольно позднего времени, особенно в сравнении с теми, в коих встречается первое сказание, дает основание предполагать, что оно )второе сказание) возникло после первого, что второе сказание черпало свои сведения из первого, а не наоборот.

Нам остается еще сделать несколько замечаний относительно третьего сказания, для нас особенно интересного потому, что мы в нем одном только находим тот отзыв Максима грека о великокняжеской библиотеке, который обыкновенно приводится, когда речь заходит о ней.

Для определения времени написания его имеет большое значение та рукопись псалтыри в переводе Максима грека, которая принадлежала старцу Иоасафу Сороцкому и о которой у нас была речь выше. Мы видели уже, что она написана не позднее 1634 года, так как в этом году она была принесена Сороцким в Соловецкий монастырь. В рукописи этой имеется и настоящее третье подробное сказание о Максиме греке (и даже в двух редакциях), написанное тою же самою рукою, которою и рукопись. Следовательно, и сказание это, начинающееся словами «осьмой убо тысящи», составлено было не позднее 1634 года.

Мы не знаем вообще места, где подробные сказания о Максиме греке написаны, и не встречаем в них прямых указаний относительно этого; но естественнее всего предполагать вместе с Филаретом архиепископом черниговским, что они составлены в Троице-Сергиевом монастыре, где была гробница Максима грека. Если это заключение о месте составления сказаний верно, то о времени их появления вероятнее всего думать, что они возникли в XVII веке при Троицком архимандрите Дионисии. По свидетельству Симона Азарьина в житии преподобного Дионисия, в Троице-Сергиевом монастыре до Дионисия «мало любили Максима грека книги, такожде и переведенные от ученика его Селивана ни во что полагали книги, в соборе в торжества уставщики не давали им чести», и имевшиеся в монастырской библиотеке переводы его были без всякого употребления. Дионисий сделал несколько списков бесед Иоанна Златоустого в переводе Максима грека, разослал их по многим монастырям, особенно по приписным к Троицкому, в котором завел чтение их. Дионисий имел и особенные побуждения чтить память преподобного Максима грека, так как он с 1616 года занялся тем же делом, которому посвятил так много труда Максим грек, - исправлением наших богослужебных и других книг; а в 1618 года также, как и Максим грек, был осужден за это дело и около года пробыл в заключении. Когда дело архимандрита Дионисия по исправлению наших книг стало предметом всеобщего обсуждения, то имя Максима грека должно было вспоминаться при этом не раз, ибо на его труды опирался, например, помощник архимандрита Дионисия Арсений Глухой при исправлении канонника. Если их современникам «неведомо было, кто Максим», то естественно было составить биографическую записку о нем; раз были заброшены книги Максима грека, их «не любили чести», то весьма возможно, что и об авторе их или ничего не знали или имели самые ничтожные сведения. Все это и заставляет предполагать, что подробные сказания о Максиме греке обязаны своим происхождением архимандриту Троице-Сергиева монастыря Дионисию (умер 10 мая 1633 года) и возникли около его времени. В пользу этого мнения, и по отношению к настоящему третьему подробному сказанию мы имеем и еще одно соображение.

Как я уже говорил, сказание это найдено мною в 39 рукописях в двух особых редакциях, более распространенной в древнерусской письменности и менее распространенной (встретилась только в 4-х рукописях). Сравнивая обе эти редакции, видим, что редакция менее распространенная есть редакция более краткая; вторая редакция по отношению к краткой является местами разукрашенной риторическими выражениями и излишними подробностями. Нужно думать, что эта краткая редакция есть первоначальная, из которой впоследствии чрез добавления и образовалась обыкновенно встречающаяся в рукописях редакция. Псалтырь Иоасафа Сороцкого имеет у себя это сказание и в той, и в другой редакции, и настоящая рукопись является бесспорно древнейшей из числа всех рукописей, содержащих краткую редакцию сказания, так как остальные рукописи или списаны с нее или написаны позднее. Таким образом, старец Иоасаф Сороцкий отнесся очень внимательно к настоящему сказанию и в свою рукопись псалтыри включил и первоначальную и вторую редакции настоящего сказания.

Такое внимание его в связи с другими обстоятельствами наводит на мысль, что сказание «осьмой убо тысящи лет наставши» написано именно им, старцем Иоасафом Сороцким. Выше мы уже говорили, что сказания, вероятно, составлены в Троице-Сергиевом монастыре при архимандрите Дионисии. А старец Иоасаф Сороцкий жил в Троице-Сергиевом монастыре во время архимандрита Дионисия. Далее. Последние слова сказания в краткой и подробной редакциях читаются различно. Вместо слов подробной редакции «аз же писах сие сего ради, яко многое множество писаний его остася и последним людем многим неведом кто Максим» в краткой редакции читаем «аз же написах сию псалтырь с новопереведенныя оныя псалтыри, якоже Максим преведе», причем эти слова имеются только в рукописи Сороцкого и другой, списанной с нее, а в остальных двух – нет. А рукопись Сороцкого, как уже отмечено, содержит псалтырь в переводе Максима грека и, таким образом, слова краткой редакции сказания имеют к сей рукописи прямое отношение. Все это и заставляет предполагать, что настоящее сказание составлено старцем Иоасафом Сороцким, и первоначально в краткой редакции, которая потом была им распространена и получила тот вид, в котором мы встречаем ее обыкновенно в рукописях.

Из всего вышеизложенного, кажется, совершенно правильно можно заключить, что подробные сказания о Максиме греке не суть свидетельства очевидцев или современников, а произведения позднейших лиц, живших четверти три века спустя после смерти Максима грека. Ниже мы увидим, что авторы их были мало знакомы с официальными документами, не принадлежали к лицам, которые пользовались ими, ибо сообщают сведения прямо противоположные положительным фактам.

Я не стану разбирать все сказания, остановлюсь только на том, в котором одном находится приводимое всеми свидетельство, якобы Максима грека, о великокняжеской библиотеке, начинающееся словами «осьмой убо тысящи наставши». Остальные два сказания для нас в данном случае не представляют большого значения, так как о библиотеке великокняжеской они почти ничего не говорят. Сочиненность же и фантастичность их видна хотя бы, например, из рассказа о том, что великий князь за переводчиком посылал к турецкому султану, который и выбрал Максима грека.

Источник своих повествований автора сам указывает в одном месте своего сказания, говоря: «рождение же его (Максима) не веем коего града, но токмо от сотворенных от него книг уразумех, яко грек бе и яко учения философии прия в западных странах». Из сочинений Максима грека автор и выбирает факты, которые потом и разукрашивает при помощи своей фантазии и притом не всегда верно. Так, отсюда (из слов Максима грека) автор берет свои известия о его происхождении, о его обучении в западных странах, о помощниках его толмачах Дмитрии и Власии, о работах его в течение девяти лет и благоволении к нему великого князя, о воздвижении небратолюбцев на него, называвших его еретиком, о написанных им сочинениях, заключении его, о допущении его митрополитом Макарием к принятию Святых Тайн.

В сказании встречаем и немало ошибочных сведений. Таковы рассказы автора, что великий князь посылал к константинопольскому патриарху с просьбою о присылке мужа, могущего «истолковати книги греческого языка на словенский» и вся речь о поисках подобного мужа во Фракии, Македонии и Солуни, о находке на Афоне двух иноков Даниила и Максима и что Максим учился в Париже.

В своих сочинениях Максим грек кратко говорит о причинах и обстоятельствах своего появления в Москве. В одном месте он замечает «аз послан есмь зде от всесвятые горы по вопросу и по грамоте благоверного и приснопамятного великого князя Василия Ивановича». Возможно, что это краткое замечание Максима грека и дало повод автору сказания, оставшемуся недовольным краткостью, расширить его до целого рассказа, находящегося в сказании, об открытии греческих рукописей в великокняжеской библиотеке.

Но все это повествование о ней и обстоятельствах вызова в Москву Максима грека, находящееся из всех доселе мне известных девяти сказаний – в одном, недостоверно, есть плод фантазии автора и потому не должно быть принимаемо за исторический рассказ.

1. Автор сказания причиной вызова Максима грека в Москву считает находку великим князем в своей библиотеке греческих книг. Но это – совершенная ложь. Сам Максим грек в своих писаниях несколько раз говорит, что причиной вызова его в Московское государство было совсем другое, именно желание иметь перевод Толковой псалтыри, что исключительно только для этого он и прибыл в Москву. Выше мы видели, что все современные исследователи согласны в этом определении причины вызова Максима грека. Таким образом, причина, указываемая автором сказания, противоречит собственным словам Максима грека, историческим актам и является фантазией автора, ни на чем не основанной.

2. По сказанию, Максиму греку по приезде в Москву великий князь «показа бесчисленное множество греческих книг». Максим же «во многоразмышленном удивлении бысть о толиком множестве бесчисленного трудолюбного собрания и с клятвою изрече пред благочестивым государем, яко ни в Греции толикое множество книг сподобихся видети. Сего ради, преславный самодержче и государь, из Греческия земли в западные страны от младых ногтей вдахся на учение, понеже не обретох во Греческой стране философского учения ради великия скудости книжныя» (далее идет рассказ о том, что по взятии Константинополя турками греки увезли свои книги в Рим, где латиняне перевели их на свой язык, а самые греческие книги «все огнем сожгоша»). Но Максим грек ничего подобного сказать не мог.

Как известно, он по окончании образования в Италии удалился на Афон, в 1507 году поступил в Ватопедский монастырь и жил здесь около 10 лет до своего отъезда на Русь. Если на Афоне и теперь, несмотря на то, что немалая часть рукописей пошла на топку печей и была истребляема как турками, так и греками, если на Афоне несмотря на все это и теперь находится громадное число рукописей (более 5 тысяч), то какое же количество их было во времена Максима грека? Один из путешественников по Афону в нынешнем столетии (Благовещенский) замечает, что если собрать все хранящиеся на Афоне книги в одно помещение, то составилась бы библиотека, с которой по богатству рукописей не сравнилась бы ни одна из европейских библиотек.

В первой половине XV века на Афоне было уже значительное собрание греческих рукописей. Об этом свидетельствует тот факт, что сюда посылали за книгами из Константинополя, когда греки готовились на собор в Феррару. А по взятии Константинополя афонское собрание греческих рукописей еще более увеличилось, так как сюда стали передавать книги и рукописи, уцелевшие от грабежа турок. К числу афонских монастырей, наиболее богатых рукописями, принадлежал и Ватопедский, которому достались собрания книг двух императоров, бывших там монахами Андроника Палеолога и Кантакузина. Каким же образом Максим грек, зная все это, мог произнести ту тираду о великокняжеской библиотеке, которую читаем в сказании, что во всей Греции нет столько рукописей, сколько их в Москве?

3. Максим грек, как известно, во время пребывания своего в Москве ратовал против обособленности русских от Греческой церкви, писал послания, в которых старался поднять значение ее в глазах русских, и употреблял все усилия к этому. И оказывается, что этот борец за греков будто бы делает отзыв, явно противоположный сему, умаляющий греков и возвышающий русских!

4. Максим грек и не имел возможности разобрать великокняжескую библиотеку. По сказанию выходит, что Максим разобрал ее до начала своей работы по переводу Токовой псалтыри, что он сперва отобрал в ней все те книги, которые были еще не переведены на славянский язык, которые все великий князь «хранителям велел особо блюсти и писание полагати, да не смесны будут с прочими», и только после этого великий князь ему «повеле псалтырь Толковую перевести». Известно, что эта последняя работа продолжалась год и 5 месяцев и окончена была в сентябре 1519 года (если не ранее), когда спутники Максима грека, прибывшие с ним из Ватопедского монастыря и дожидавшиеся окончания работы, были отпущены обратно. Следовательно, перевод Толковой псалтыри был начат в апреле 1518 года (а Максим грек приехал в Москву в марте того же года). Еще 50 лет тому назад Ундольский В.М. в числе причин своего недоверия сказанию о Максиме греке указывал на то, что по свидетельству ученика Максимова Зиновия, он тогда еще «мало разумея бе русский язык». «Как же приписать, - говорит Ундольский, - ему такое дело, которое затруднило бы и современных знатоков обоих языков при всех исторических и библиографических пособиях?» И оказывается, что такое трудное дело Максим исполнил в течение одного месяца, в течение одного месяца разобрал всю великокняжескую библиотеку, громадному количеству в коей греческих рукописей он так удивлялся! Вещь невероятная.

5. Если бы Максим грек действительно был в великокняжеской библиотеке, был удивлен громадным собранием в ней греческих рукописей, занимался разборкой ее, то почему же нигде ни слова не говорит он об этом? Не только не ведет особой какой-либо речи, но даже и не упоминает об этом ни в одном из своих многочисленных произведений? При своих литературных занятиях он мог встретить не раз повод к упоминанию о великокняжеской библиотеке и ее сокровищах, а между тем он ни слова не говорит о ней. В его посланиях мы находим упоминания о книгах, принадлежащих другим, которые он просит прислать ему, но ни слова о великокняжеских рукописях. С Курбским он разговаривает о писаниях восточных учителей и их переводах на славянский язык, о греческих рукописях, увезенных в Италию, и ни слова при этом не говорит о великокняжеской библиотеке. Единственный раз только он упоминает о ней, когда по окончании перевода Толковой псалтыри, представляя сей перевод великому князю, в послании к последнему говорит, что оригинал для перевода он получил «от твоей державы», то есть можно думать – из великокняжеской библиотеки. При этом случае Максиму весьма удобно было сказать что-либо о сей библиотеке, но он наоборот и здесь ничего не говорит. Такое глубокое и полное молчание о сих последних рукописях должно также достаточно свидетельствовать о том, насколько достоверны в данном случае слова сказания.

6. Я уже указывал на то, что сказание совершенно противоречит официальным документам о причине появления в Москве Максима грека, поэтому не останавливаясь более на этом вопросе, я считаю нелишним отметить здесь ту тенденцию, которая сквозит во всем рассказе о книгах великокняжеской библиотеки. Сообщенные в нем сведения об отсутствии в Греции книг, которые-де все сожгли латиняне, и о великом количестве их, находящихся в России, невольно напоминают подобного же характера другие повести, явившиеся под влиянием теории о Москве – третьем Риме. После Флорентийской унии и падения Царьграда у нас на Руси, как известно, появляется мнение об упадке благочестия у греков, которое-де в подлинном неповрежденном виде сохранилось теперь только в России, на которую и перешли де все права и обязанности павшего Византийского царства. Москва это третий Рим, призванный занять место второго Рима – Константинополя. У греков «вера православная испроказися Махметовою прелестию от безбожных турок» и вследствие их падения некоторые святыни от них, как говорят появившиеся у нас повести, переносятся в Россию как, например, белый клобук, сделанный Константином великим папе Сильвестру, Тихвинская икона Божьей Матери и другие. Что у вас не было доброго, говорил Суханов грекам во время прений, то все перешло к Москве, именно: 1) царь благочестивый, которого у греков нет, а у русских есть; 2) монастыри, иноки, мощи и святыня, которых у русских много, а у греков только след остался, что когда-то было. Эта же тенденция сквозит и в сказании о Максиме греке. У греков нет рукописей, божественных книг, латиняне их всех сожгли, а у нас на Руси их множество. Следовательно, Россия осталась единственной хранительницей православия и потому, что в ней одной остались источники учения – божественные книги.

Пользуемся настоящим случаем, чтобы заметить, что известие о сожжении у греков латинянами всех книг передается не в одном только настоящем сказании. То же самое известие и почти в тех же самых словах встречается и в подробной редакции известной повести о белом клобуке, появившейся, как полагают, после 1563 года. Но известие это, находящееся в двух повестях, имеет, кажется, один и тот же источник – показания Курбского в «предисловии на книгу словес Златоустовых, глаголемую Новый Маргарит». Здесь Курбский передает, что однажды беседуя с Максимом греком, он спросил его «о книгах великих восточных» - все ли они переведены и где находятся? Максим, по словам Курбского, ответил ему следующее: «иже не переведены суть во словенский, но в грецком все обретаются; а не токмово словенский, но ни в латинский язык не дозволены были преложитися, аще и зело их римляне желали и многие прошения о том чинили; но грецкими цесарьми было забраняемо сие им и никакоже попущаемо… А егда обстоен был Константинов град от безбожных турков, и цесарь Константин последний видел беду надлежащую на граде многую и нестерпимую, сам с воинством ополчашеся противу турков, броняще стен града даже до смерти; а царицу свою со всею казною, со газофилякею книжною, выпустил в Белое море в кораблях до Родиса и до Венеции. Егда же грехов ради христианских Констатинов град, по Божию праведному суду, предан был под власть безбожных турков, и святилище великое Божия Премудрости осквернено сущее, и алтарь великий опровержен, патриах Анастасий и пресвитеры и вси клирици от церкви отогнаны и в плен и в работу взяты. Последи же патриарх от рук их утече с некоими пресвитеры и диаконы до Венеции и с собою всю газофилякию церковную изнесе. Венеты же, видев давно желательное в руках их, все оставя, яшася вседушевне за книги учителей восточных церквей. И посаждают двух пресвитеров Софийских и Петра архидиакона, мужей не точию во священных писаниях искусных, но и внешнюю философию навыкших; и к тому придают им в помощь своих премудрых. И преводят книги всех учителей наших, елико их обрели, от елинския беседы на римскую, по чину и разуму грамотическому, не отменяющее ни малейшее. И преложивше их на язык свой, дают в друк, и размножают много, и посылают, продавающие их легкою ценою не точию в Италии, но и по всем странам западным, на исправление и просвещение народов христианских».

Нельзя не заметить (при различии в подробностях) сходства между настоящими словами Максима, передаваемыми Курбским, и при приписываемыми Максиму же в сказании. Но если мы признаем действительно эту зависимость сказания от предисловия Курбского, то должны будем сделать вывод, что сказание могла появиться только после появления сего предисловия.

Из всего сейчас изложенного касательно свидетельства Максима грека о великокняжеском собрании греческих рукописей я позволю себе сделать следующие выводы:

1) Приписываемые Максиму греку слова об этой библиотеке не принадлежат ему и находятся в одном только сказании из всех девяти доселе известных.

2) Сказание это с отзывом Максима грека о великокняжеской библиотеке составлено не современниками Максима грека и не в XVI веке, а в первой половине XVII столетия. Есть основание полагать, что оно написано в Троице-Сергиевом монастыре, не позднее 1634 года, старцем Иоасафом Сороцким.

3) Кроме сведений достоверных, почерпнутых автором из сочинений Максима грека, в сказании находятся и ошибочные известия, составляющие плод фантазии автора.

4) К числу последних относится и все то, что автором сообщается о великокняжеской библиотеке, осмотре ее Максимом греком и произнесенных им словах. Все это исторически не достоверно.

Читать продолжение старинной книги