Представляется наивным стремление ряда авторов, писавших о рукописи, объяснить ее рисунки как отражение событий из русской истории, портретную фиксацию выдающихся русских исторических деятелей, воспроизведение местной топографии, памятных сооружений, характерных особенностей русского быта. Все украинские статьи о Киевской Псалтири, например, статья Жолтовского П.М., обнаруживают в этом отношении непонимание действительных задач, связанных с изучением рукописи. Жолтовский утверждает, что иллюстрация к выражению "Речная оустремления веселять град божии", где изображены два потока и град, - это Десна, сливающаяся с Днепром, и город Киев; что символическое изображение Софии Премудрости Божией в виде ангела, поддерживающего своды храма, - это киевский Софийский собор; что батальные сцены навеяны борьбой украинского, русского и белорусского народов с их врагами; что рисунки, иллюстрирующие поклонение золотым истуканам, - намек на длительное существование на Руси язычества.

ПЕРЕЙТИ В ПОЛНЫЙ КАТАЛОГ СТАРИННЫХ И АНТИКВАРНЫХ КНИГ
Аналогичные суждении я высказывает и Логвин Г.Н. Иллюстрация на сюжет XXVIII псалма, где говорится об окруживших Давида псах, изображает, в соответствии с буквой текста, воинов с песьими головами, преследующих Христа, но Логвин Г.Н. заявляет, что здесь отразились некие "песиголовцi" украинских народных поверий и сказок. А золотая шраффировка красочных одеяний, характерная для всей византийской живописи, является будто бы отражением в стиле миниатюр золотого ассиста мозаик киевского Софийского собора. Ошибочная интерпретация отдельных миниатюр Киевской Псалтири свойственная также Розову Н.Н., который склонен видеть в изображении Антония Великого основоположника русского монашества Антония Печерского, а в Савве Освященном – инока, упомянутого в рассказах Киево-Печерского патерика. "Знанием литературных памятников, в том числе русских летописей и воинских повестей, их влиянием, - пишет Розов Н.Н., - быть может, можно объяснить и явную любовь иллюстратора Киевской Псалтири к изображению батальных сцен, которыми насыщена поля рукописи. В некоторых из этих сцен можно даже усмотреть русские доспехи и оружие…"

В обширной статье об иллюстрациях Киевской Псалтири Розов Н.Н. рассматривает эти иллюстрации, их отношение к тексту в отрыве от аналогичных византийских памятников. Создается впечатление, что русские художники сочиняли рисунки на основе преимущественно собственного опыта. "Трудно предположить, - пишет Розов Н.Н. о миниатюрах рукописи, - что они восходят лишь к какой-нибудь одной лицевой Псалтири: художник, скорее всего, знал их несколько и компоновал свои иллюстрации самостоятельно, подчиняя их своему пониманию иллюстрируемого текста и добавляя многое от себя, от своего художественного мышления."

Вопреки этим утверждениям миниатюры Киевской Псалтири не обнаруживают принципиальных отклонений от иллюстраций, существующих в других манускриптах. Подавляющее большинство сюжетов, имеющихся в Киевской Псалтири, мы находим в иллюстрациях греческих рукописей: это и речные потоки, и батальные сцены, и поклоняющиеся истуканам язычники, и святые Антоний и Савва. И хотя некоторые детали и даже композиции отсутствуют в греческих Псалтирях, мы не должны придавать этому решающее значение, так как ни одна из лицевых Псалтирей с иллюстрациями на полях не повторяет в точности какую-либо другую: все они, в той или иной степени, обладают индивидуальными циклами иллюстраций.

Иконография миниатюр Псалтирей типа Киевской не является стабильной, и в этом отношении все восемь греческих рукописей и примыкающая к ним греко-латинская Псалтирь Хэмилтона четко распадаются на несколько групп. Первая группа представлена Бристольской Псалтирью, хотя и не являющейся по времени возникновения древнейшим памятником, но копирующей оригинал, созданный еще в доиконоборческую эпоху и впоследствии утраченный. Особенности этого исчезнувшего прототипа и воспроизводящей его Бристольской Псалтири рисуются очень ясно. Это и сравнительно малое число толковых миниатюр, и отсутствие иллюстраций, навеянных иконоборчеством, и характерное внимание художника к миниатюрам, сюжеты которых совпадают с сюжетами "аристократической" редакции лицевой Псалтири, и, наконец, бросающееся в глаза отсутствие агиографической тематики. Вторая группа представлена тремя манускриптами: Хлудовской Псалтирью, экземпляром, хранящимся в монастыре Пантократора на Афоне, и отрывком из Национальной библиотеки в Париже. В этих рукописях примечательно то, что традиционная тематика иллюстраций к тексту библейской книги неожиданно обогащена рисунками на исторические сюжеты, отражающие заключительную фазу борьбы иконопочитателей с иконоборцами. Это редчайший в византийском искусстве злободневный отклик художников на современные либо почти современные им события. Но вместе с проявлением столь живого отклика на поражение иконоборчества и на победу партии иконопочитателей в этих рукописях возникает и другая галерея образов, также, очевидно, несвойственная предшествующим памятникам – изображения мучеников и преподобных. Пока их немного, но разработка этой тематики глубоко симптоматична, поскольку она свидетельствует о нарастании чисто церковных и притом нередко нравоучительных иллюстраций, идущих вразрез с исповедально-личностным характером и горячей импульсивностью текста.

Третья группа рукописей – Синайская Псалтирь, Лондонская Псалтирь, Барбериниевкая Псалтирь, Псалтирь из Уолтерс Арт Гэллери и Псалтирь Хэмилтона – демонстрирует возрастание роли христологического и агиологического циклов миниатюр. Изображения Спасителя и отдельных святых либо житийных сцен могут соперничать с изображениями Давида. Иногда они вытесняют старые толковые иллюстрации, но в основном расширение этого цикла происходит за счет увеличения общего числа рисунков. Исторические сюжеты из времен иконоборчества начинают отмирать, пока не исчезают, и уже окончательно, в Синайской Псалтири, в Балтиморской Псалтири и Псалтири Хэмилтона. Ведущей линией иллюстративного цикла становится назидательно-поучительная, к которой приноравливается вся галерея образов отцов церкви, мучеников, столпников, палестинских, синайских и египетских отшельников, преподобных и анонимных святых.

Именно к последней группе лицевых Псалтирей, датируемых XI-XIV веками, и обнаруживает наибольшую близость Киевская Псалтирь. Причем одна из указанных рукописей – Балтиморская Псалтирь – является экземпляром, иллюстрации которого почти в точности соответствуют иллюстрациям русского манускрипта.

Балтиморская Псалтирь стала известная широким научным кругам совсем недавно. В конце XVII века эта рукопись находилась в Греции и ею владел правитель области Мани Феодор, в начале XVIII века она принадлежала итальянскому студенту греческого происхождения Феодосию Какури Датгене, а затем долгое время хранилась в частных коллекциях. Ее первым ученым владельцем был английский граф Фридерик Норт, который купил эту Псалтирь в конце XVIII века в Италии и поместил в свое собрание редких книг и рукописей, находившееся на острове Корфу. Затем, около 1840 года, рукопись через лондонских антикваров перешла в руки сэра Томаса Филипса. Вторично она появилась на лондонском антикварном рынке в 1946 году и через фирму Сотби при содействии профессора К. Вайцмана ее приобрела Уолтерс Арт Гэллери в Балтиморе.

Уже при первом ознакомлении с памятником профессор К. Вайцман обратил внимание на сходство Балтиморской Псалтири с Киевской, которая была ему известна по изданию Общества любителей древней письменности. Это наблюдение подтвердилось и при более внимательном исследовании, произведенном Дороти Майнер, заведующей департаментом рукописей Уолтерс Арт Гэллери, которая в 1955 году опубликовала о новооткрытой греческой лицевой Псалтири содержательную статью. В специальном разделе этой статьи, посвященном сравнительному иконографическому анализу миниатюр Балтиморской и Киевской Псалтирей, Д. Майнер выяснила все подробности, касающиеся соотношения обеих рукописей.

Рукопись из Уолтерс Арт Гэллери сохранилась не полностью. Она начинается 5-м стихом XXVIII псалма и заканчивается 7-м стихом CXX псалма; имеются также лакуны от одного до нескольких листов в шести других местах, а два листа (22-й и 96-й) вшиты, взамен утраченных, в XV веке. Всего Балтиморская Псалтирь насчитывает 102 листа, которые украшены 155 миниатюрами.

Фрагментарность Балтиморской Псалтири затрудняет ее сличение с Киевской, и потому выводы, сделанные на основе их изучения, не лишены предположительности. Но Д. Майнер верно отметила их сходство как в иконографическом, так и в стилистическом отношениях. Большинство иллюстраций Балтиморской Псалтири находит прямые аналогии в Киевской. Все многофигурные сцены и отдельные изображения святых даны в обеих рукописях в идентичных иконографических изводах и следуют в аналогичном порядке. Но особенно примечательно, в целях установлениях общности Балтиморской и Киевской Псалтирей, то обстоятельство, что многие миниатюры в этих двух рукописях иллюстрируют псалмы, которые в других манускриптах имеют иные сюжеты либо вообще не иллюстрированы. Таковы беспрецедентные соотношения сцены мученичества святого Елевферия, изображения Симеона столпника, жертвоприношения Авраама, фигур двух звонарей с билами и молоточками. Эти сюжеты встречаются и в других Псалтирях с иллюстрациями на полях. Эти сюжеты встречаются и в других Псалтирях с иллюстрациями на полях, но они относятся к иным псалмам.

Старшинство Балтиморской Псалтири наталкивает нас на вопрос об оригинале, которым пользовались мастера, украсившие Киевскую Псалтирь. Являлась ли оригиналом Балтиморская Псалтирь или это была неизвестная нам греческая рукопись, написанная после возникновения манускрипта из Уолтерс Арт Гэллери и в точности повторившая весь цикл миниатюр этой книги? Или, быть может, и Балтиморская и Киевская Псалтири восходят к общему прототипу, который, следовательно, был старше обеих рукописей?

Так как стилевые особенности миниатюр Киевской Псалтири не дают оснований датировать использованный при ее создании лицевой греческий прототип временем после рубежа XI-XII веков, то тем самым отпадает и предположение об оригинале более позднем, чем Псалтырь из Уолтерс Арт Гэллери. Таким оригиналом могла быть либо непосредственно Балтиморская Псалтирь, либо рукопись, которой пользовались миниатюристы как Балтиморской, так и Киевской Псалтирей. Авторы публикаций американского манускрипта полагают, что Балтиморская Псалтирь не могла послужить образцом для Киевской и что здесь, вероятно, имело место воспроизведение общего оригинала.

Невозможность признать Киевскую Псалтирь оригиналом для русской рукописи вытекает, прежде всего, из незначительных, но характерных различий в составе иллюстраций Балтиморской и Киевской Псалтирей. Сравнивая эти рукописи, мы замечаем, что в Киевской Псалтири есть миниатюры, которых нет в греческом манускрипте. Таких "лишних" миниатюр здесь три. Это изображение двух чертей, образующих самостоятельный сюжет на 18-й стих XXX псалма, и два эпизода – "Выпадение манны небесной" и "Насыщение израильтян" – из пятичастного цикла миниатюр, относящегося к истории пребывания израильского народа в пустыне. Эти рисунки связаны со стихами псалмов соединительными линиями и не являются произвольными вставками художника русской рукописи. Они позаимствованы им из греческой лицевой Псалтири, которую он получил для копирования иллюстраций. Но это была, следовательно, не Балтиморская Псалтирь, а неизвестная нам византийская рукопись, где имелось несколько сцен, отсутствующих в экземпляре Псалтири из Уолтерс Арт Гэллери.

Негативный ответ на вопрос о Балтиморской Псалтири как оригинале Киевской не означает, однако, мнимости их родства. Такое родство существует, и поразительная, часто буквальная повторяемость сюжетов Балтиморской Псалтири в Киевской закономерно ведет нас к предположению, что либо оба мастера использовали общий оригинал, либо художник русской рукописи имел список Псалтири с иллюстрациями на полях, который был чрезвычайно близок к протооригиналу Балтиморской Псалтири. Мы не считаем то или иное решение данного вопроса существенным для выяснения генеалогии иллюстративного цикла русской рукописи и поэтому условно можем считать, что американская и русская рукописи восходят к общему прототипу.

Изучая памятники средневековой живописи и наблюдая бесконечные повторения одних и тех же иконографических сюжетов, мы не всегда отдаем себе ясный отчет в том, насколько творчески свободен был художник при выполнении очередной мозаики, фрески, иконы или книжной иллюстрации. Был он рабом образца, то есть равнялся на своих предшественников, или стремился пренебречь подлинником и сделать новое произведение лучше, выразительнее прежних? В этом отношении сопоставление Балтиморской и Киевской Псалтирей глубоко поучительно. Их сравнительное изучение вскрывает не только механику воспроизведения общего образца двумя разными художниками, но и указывает на допустимые пределы видоизменения подлинника.

В Балтиморской Псалтири отдельные иллюстрации имеют подробности, которых мы не находим в рисунках Киевской. В сцене низвержения ангелом грешников, которая иллюстрирует в обеих рукописях 15-й стих XXXVI псалма, художник Балтиморской Псалтири изобразил пламя, пожирающее грешников в преисподней, тогда как в Киевской Псалтири пламя отсутствует. В сцене "Распятие", относящейся к 12-му стиху LXXIII псалма, миниатюрист греческой рукописи пишет крохотные фигурки двух летящих ангелов и здание за спиной Иоанна Богослова, которых в иллюстрации русской рукописи не имеется. В сцене молитвы Давида, приуроченной к 4-му стиху C псалма, рисунок американского манускрипта имеет изображение Христа в медальоне, которого нет в русской книге. Эти незначительные пропуски, при общем тождестве, объясняются, по-видимому тем, что мастера Киевской Псалтири были не всегда внимательными при воспроизведении рисунков оригинала либо не считали обязательным копирование образца со всеми присущими ему иконографическими подробностями, допуская отклонения, не искажавшие общего вида и смысла миниатюр.

Но наряду с этими "случайными", малозначительными пропусками имеются и более существенные – смысловые – различия. При изображении Василия Великого у греческого мастера дан медальон с полуфигурой Христа, а у русского – десница божия; в сцене "Жертвоприношение Авраама" параллельный рисунок византийского художника представляет мула или осла, а рисунок русского, в соответствии с буквой текста – жертвенного тельца; в рисунке "Исход евреев из Египта" в Балтиморской Псалтири мы видим шествие евреев на фоне голубого сияния, означающего облако, служившее им в пустыне защитой от зноя, а в Киевской Псалтири сияние отсутствует, но вверху летит ангел, простирающий облако, а впереди горит большая свеча, которая освещала дорогу в ночное время.

Смысловые расхождения свидетельствуют, что художники, выполнявшие миниатюры в Киевской Псалтири, понимали и воспроизводили оригинал более верно и точно, чем греческие мастера, делавшие рисунки в Балтиморской. Этот вывод подтверждается также случаями нередкой путаницы и композиционными неудачами, наблюдающимися в иллюстрациях греческой рукописи. Миниатюра Киевской Псалтири на стихи о Давиде, который видел грозного нечестивца, высившегося и расширявшегося подобно ливанскому кедру, изображает царя, взирающего на этого нечестивца, и высокое дерево, тогда как в Балтиморской Псалтири смысловая взаимосвязь частей этой композиции нарушена и фигура Давида с деревом помещена на одном листе, а изображение нечестивца – на другом.

Три эпизода на стихи псалма о карах, ниспосланных израильским богом на царство египетского фараона за его отказ добровольно отпустить евреев в обетованную землю – превращение источников в кровавые реки, нашествие губительных жаб на людей и побиение садов градом – в греческой рукописи неудачно соединены в одно целое, тогда как в русской рукописи они разделены на три самостоятельных рисунка и каждая из этих иллюстраций имеет особую соединительную линию. Примером грубейшей смысловой ошибки греческого художника является также обозначение сцены видения Даниила кК видения Иакова, хотя на миниатюре представлен молодой пророк, а не ветхозаветный праотец. Ошибка допущена и в иллюстрации к заглавию LXXXIX псалма, текст которого представляет собой молитву Моисея: вместо пророка и боговидца, как в русской рукописи, художник Балтиморской Псалтири написал здесь молящегося Давида.

Греческая рукопись уступает русской также по качеству иллюстраций. Ее миниатюры сделаны в острой, нервной манере, но они страдают от недостаточной проработанности деталей и заметной небрежности рисунка. Фигуры, а также архитектурные и пейзажные композиции нередко излишне велики для полей этой небольшой рукописи. Пояснительные надписи и соединительные линии чаще всего отсутствуют, поэтому расшифровка сюжетов и отыскание иллюстрируемых стихов наталкиваются на значительные трудности.

В Киевской Псалтири, в отличие от Балтиморской, нас восхищают и мастерство рисунка, и богатство цвета, и блеск живописи, и удачное размещение миниатюр на полях, и еще более выразительное соответствие их с текстом и размером листа в целом. Это работа опытного мастера, который нигде не сбивается на шаблон и ремесленничество. Сравнивая изображения людей, животных, зданий, деревьев, мы отдаем предпочтение художнику конца XIV века. Его фигурки легкие и стройные, их одежды ниспадают красивыми складками. Концы плащей развеваются, сцены насыщены действием и движением. Если художник пишет кресты, колонки алтаря и кивория, цветы и деревья, он делает их тонкими, высокими и гибкими, добиваясь прозрачности рисунка.

До сих пор, говоря о Киевской Псалтири и греческих рукописях XI-XIV веков, мы имели в виду, прежде всего, их иконографию. Но Киевская Псалтирь обнаруживает и удивительное стилистическое сходство с византийскими памятниками. При этом ближайшие аналогии она находит в рукописях строго определенного периода – второй половины и конца XI века, то есть в памятниках классической эпохи византийского искусства, когда оно достигло наибольшей зрелости и совершенства.

Хотя время правления династий Дук и первых Комнинов ознаменовалось расцветом всех искусств, едва ли будет преувеличением сказать, что одно из ведущих мест в этом творческом расцвете принадлежало книжной иллюстрации. В столичных и провинциальных мастерских письма в эти десятилетия изготовлено множество манускриптов, значительная часть которых украшена миниатюрами, роскошными заставками, пестрыми инициалами. При поддержке императорского двора и ведущих монастырей, которые привлекали для иллюминирования рукописей выдающихся мастеров, во второй половине XI века созданы подлинные шедевры византийского искусства.

Лучшая пора искусства греческой рукописной книги – 1060-1070-е годы – представлена не менее чем тремя либо даже четырьмя десятками рукописей. Особенно выделяются тщательностью отделки и полной зрелостью стиля такие рукописи, как Лондонская Псалтирь 1066 года, Евангелие в парижской Национальной библиотеке, Евангелие в венской Национальной библиотеке, Гомилии Григория Назианзина в Патриаршей библиотеке в Иерусалиме, Евангелие с Синаксарем в Библиотеке Ватикана, Новый Завет 1072 года в Научной библиотеке Московского университета, Псалтирь, написанная между 1074 и 1081 годами, в Публичной библиотеке в Ленинграде, Евангелие в Дионисиате на Афоне, Гомилии Григория Назианзина в Историческом музее в Москве. Они знаменуют высшую фазу в развитии византийского миниатюрного стиля. Характерной чертой этой группы рукописей является отказ художников от больших страничных миниатюр. Иллюстрации прихотливо разбросаны на полях либо помещены в виде развернутых фризовых композиций непосредственно в тексте книги. Часто они лишены рамочек и красочного фона, чем достигается их особая легкость. Размеры иллюстраций, независимо от их сложности, резко уменьшаются. Порой их детали трудно различить невооруженным глазом. Крохотные фигурки святых нередко вкомпонованы в заставки либо инициалы, подчиняясь условному ритму их орнаментальных форм. Колорит достигает подлинного совершенства. Доминируют звучные, радостные тона. Синие, голубые, пунцово-красные, оранжевые, лимонно-желтые, розовые, фиолетовые, лиловые, темно-зеленые, коричневые краски поражают своей интенсивностью и чистотой. Даже черный цвет, используемый, впрочем, лишь в необходимых случаях, приобретает мягкий, бархатистый оттенок. Белый либо желтоватый цвет пергаменного листа усиливает декоративные свойства миниатюр. Обильно, но с тактом применяемое золото, его виртуозно выполненная полировка, филигранная паутина золотых линий шраффировки на одеждах святых еще больше сближают рисунки в греческих рукописях XI века с искусством ювелирных изделий, которыми греческие мастера славились на весь мир.

Византийская книжная иллюстрация интенсивно развивалась и в конце XI века, обнаруживая, однако, уже заметные признаки изменения стиля. Начинает исчезать былая свежесть и красочность колорита. Все чаще дает о себе знать самодовлеющее увлечение линией, контуром, усиливаются каллиграфические приемы, которые сообщают изображениям известную сухость трактовки. Вновь, как в X веке, входят в моду рукописи с большими иллюстрациями. Но и в это время создается немало превосходных рукописей. Таковы литургический свиток из библиотеки Греческого патриархата в Иерусалиме, Псалтирь и Новый Завет 1084 года из коллекции Dumbarton Oaks в Вашингтоне, примечательное по богатству отделки Евангелие из Палатинской библиотеки в Парме и другие лицевые рукописи.

Когда мы обращаемся от греческих рукописей второй половины XI века к русской Псалтири, мы сразу улавливаем их стилистическое родство. Как бы ни казалось невероятным точное воспроизведение художником конца XIV века оригинала XI столетия, факт остается фактом: иллюстрации Киевской Псалтири воссоздают облик неизвестной нам византийской лицевой Псалтири с таким приближением к подлиннику, какого не найти более ни в одной другой рукописной книге XIV-XV веков. Но еще удивительнее то, что это не бездушная работа копииста, старающегося подогнать любое движение своей кисти к линиям и краскам оригинала, не вымученное детище робкого подражателя, а почти такое же свободное и свежее творческое создание, какими были рукописи XI века.

Так как упомянутые рукописи эпохи расцвета византийской иллюстрации вышли из разных мастерских, их стилистические особенности не всегда одинаковы. Это дает ключ к выделению из общей массы памятников таких рукописей, которые обнаруживают наибольшее сходство с Киевской Псалтирью. Такова, прежде всего, Лондонская Псалтирь. 1066 года, переписанная священником константинопольского Студийского монастыря Михаила. Именно в Лондонской Псалтири мы находим такую очевидную стилистическую параллель миниатюрам русской рукописи, как характерное изобилие декоративной золотой отделки, покрывающей одежды, архитектурные кулисы, деревья и даже редкие полоски почвы либо изображения рек и ручьев. Но в Лондонской Псалтири, несмотря на общность стиля ее иллюстраций с художественным направлением второй половины XI века в целом, еще чувствуется материальность формы, взвешенность каждого изображения. Это выявляется и в нормальных соотношениях частей человеческой фигуры, и в известной плотности красочного слоя, и в преобладании скругленных линий над острыми, и, наконец, в заметной статике целого ряда изображений.

Дальнейшая эволюция стиля выразилась в резкой деформации этих признаков. Пропорции стали удлиняться, линейная разработка формы привела к дематериализации фигур, предметы сделались совсем плоскими, из увлечения движением родилась та несколько угловатая и эскизная манера письма, которая отчетливо видна в большинстве рукописей конца XI и начала XII века. Эта угловатость, даже механичность движений свойственна и фигурам Киевской Псалтири. При рассматривании иллюстраций русской рукописи создается впечатление калейдоскопической смены одних фигур и композиций другими, сливающимися, в конечном счете, в красочный, сверкающий, но утомительный поток форм. Иллюстрации протооригинала Киевской Псалтири должны были, таким образом, занимать промежуточное место между Лондонской Псалтирью 1066 года, с одной стороны, и Псалтирью Барберини, с другой. Иными словами, это была рукопись последней четверти XI века, авторы которой стали постепенно отходить от художественного стиля 60-70-х годов XI столетия, но в живописи которых еще сохранились многие привлекательные черты этой эпохи византийской книжной культуры.

Наиболее трудным вопросом, связанным с проблемой протооригинала Киевской Псалтири, является вопрос о месте его создания. Несомненно, это была столичная, константинопольская рукопись. Но где именно она была написана и украшена? В царском скриптории или в монастырском? И если это была монастырская мастерская, то с каким из многочисленных царьградских монастырей следует связать протооригинал русской рукописи?

История византийских книжных мастерских, несмотря на исследования в этой области, изучена еще очень слабо. Поскольку ни один из авторов не ставил себе целью определить место происхождения специально лицевых манускриптов, история художественных мастерских, члены которых привлекались для оформления рукописей, до сих пор остается делом будущего. Лишь несколько таких центров можно считать твердо установленными. Мы говорим о константинопольском Студийском монастыре и об императорском скриптории. В книге Н. Елеопулоса, посвященной книгописанию в Студийском монастыре, изучены 24 рукописи IX-XV веков, которые автор определяет как студийские. Присоединив неучтенные Елеопулосом три рукописные книги, студийское происхождение которых установлено другими исследователями, мы получим уже 27 рукописей, а с прибавлением к этой группе давно опубликованного лицевого свитка XII века из бывшего собрания Русского археологического института в Константинополе, находящегося ныне в Библиотеке Академии наук в Ленинграде, их будет28.

Примечательно, что в это число входят три лицевые рукописи, которые имеют основополагающее значение для истории византийского книжного искусства: Хлудовская Псалтирь, Лондонская Псалтирь и Евангелие из парижской Национальной библиотеки. Хотя в колофоне Лондонской Псалтири название монастыря выскоблено, оно повторено в надписи, которая находится при изображении заказчика этой рукописи на одном из ее последних листов. Тем самым устраняются всякие сомнения относительно места ее возникновения. Лондонская Псалтирь является первой греческой рукописью с широким применением золотой шраффировки, мало связанной с анатомическим строением фигур или структурой неодушевленных предметов. По-видимому, этот декоративный метод зародился и достиг зрелой формы именно в Студийском монастыре. В скриптории обители долгое время работали, вероятно, первоклассные мастера, связанные ученической преемственностью и старавшиеся соблюдать единые стилистические приемы в лучших произведениях. Не будет излишне смелым предположение, что Киевская Псалтирь была скопирована, как и рукопись из Уолтерс Арт Гэллери, с несохранившегося экземпляра лицевой Псалтири.

Читать продолжение старинной книги