Итак, ремесло переписчиков, переплетчиков, книгопродавцов Греции находилось в полном процветании. Древние книги приготовлялись всяких размеров, всякого формата, появлялись дорогие издания, компактные издания, издания с примечаниями, издания иллюстрированные или украшенные портретом автора. Частные лица спорили в щедрости с царственными особами и республиками, основывая громадные библиотеки, обогащая и организуя их. В Афинах, городе преимущественно эллинском, гордящемся своим превосходством над другими греческими городами и даже над своими победителями – римлянами (дети которых стремились учиться в афинских школах), вы, вероятно, нашли бы только греческие книги.

Там господствовало сильное презрение ко всякой иностранной литературе. Александрийская же библиотека была открыта и для других сочинений, в ней имелись еврейские оригиналы всех книг Ветхого Завета, которые были переведены в этом городе на греческий язык для употребления весьма многочисленных евреев, забывших свой родной язык; этот перевод известен под названием перевод семидесяти толковников.

ПЕРЕЙТИ В ПОЛНЫЙ КАТАЛОГ СТАРИННЫХ И АНТИКВАРНЫХ КНИГ
Основанная в Египте при самом впадении Нила в Средиземное море, Александрия имела также громадное население египтян, в числе которых было немало ученых, способных перевести на греческий язык некоторые из произведений египетских писателей, относящихся к первоначальным временам удивительной цивилизации, которая так долго процветала в этой стране. Таким образом, один жрец по имени Манетон перевел с египетского языка хронологию царей от самого начала до того времени, в которое жил он сам, то есть до царствования Птолемея Филадельфа. Три века спустя другой переводчик, который, быть может, был греком по происхождению, Херемон, написал книгу об иероглифах, в которой объяснил для своих соотечественников тайны языка фараонов.

Как жаль, что подобные сочинении не дошли до нас целиком, что от некоторых из них нам остались только клочки, а от других – только одно заглавие! Сохранившись до нашего времени, они сократили бы труд ученым, которых мы называем египтологами. Но главным образом вы в Риме нашли бы в начале христианской эры богатые книгохранилища, основанные и организованные учеными, которые еще не были лингвистами по профессии, но интересовались сочинениями, написанными на разных языках.

Этрусские писатели присоединили свою долю к богатствам библиотеки, которую Цезарь поручил заботам первого ученого его времени археолога, современника и друга Цицерона, Марка Теренция Вара. После покорения в Африке карфагенян римляне вывезли из их страны книги, написанные на пуническом, то есть финикийском языке, в особенности же трактаты о земледелии, которые были вскоре переведены на латинский язык. Но Греция наводнила римские рынки своими произведениями, а так как римская литература соперничала в плодовитости с литературой греков, то в главных римских библиотеках было необходимо создать два отделения: одно для греческих книг, и другое – для латинских, причем в каждом из них был особый хранитель.

Иные из этих хранителей, как, например, грамматик Юлий Гигин, отпущенник Августа и друг Овидия, оставили славное имя в истории литературы. Было даже время, когда надсмотр над библиотеками был одной из важных должностей в империи. При императоре Адриане эту должность занимал Гай Юлий Вестин, который был также в это царствование и начальником императорской канцелярии.

Примерно в то же время в Риме умер грек Епафродит, раб по происхождению: сделавшись благодаря своим познаниям наставником сына одного правителя Египта, он приобрел громадные богатства, имел два дома в торговом квартале Рима и в этих двух домах (если верить его биографу) он собрал тридцать тысяч томов, избранных из числа лучших и самых редких.

Рим был в те времена городом, в котором было много ученых и любителей чтения. Утром вы могли встретить на улицах мальчика, отправляющегося, как это описывает поэт Ювенал, в школу в сопровождении маленького раба, который нес за ним в сумке его учебники, таблички и письменные принадлежности. Некоторые из этих учеников получали в награду прекрасный экземпляр какого-нибудь классика, сообразно обычаю, первый пример которому подал в Греции Исократ и которому последовал римский профессор Верий Флакк.

Учитель школы, в свою очередь, имел небольшой запас книг с объяснениями его самого или кого-то из его собратьев, а по дороге в школу находились книжные лавки, выставки книг на открытом воздухе, где, прежде чем купить книгу, можно было рассмотреть ее и ознакомиться с содержанием, как мы это делаем и ныне.

Раскрыв сборник посланий Горация, можно прочесть там прелестное прощание поэта со своей книгой, лучшую часть которого мы приводим здесь в прозе: "Ты, моя книга, как будто смотришь в сторону Вертумна и Януса (намек на квартал книготорговцев), горя, без сомнения, нетерпением, по отполировании пемзой, отправиться на полки к Сосиям (братья Соси – знаменитые в то время римские торговцы книгами). Ты не можешь выносить ни ключей, ни печатей, этих милых для стыдливости стражей; ты боишься попасть в руки человека слишком мало любопытного; ты добиваешься известности, ты, которую я вскормил с другими чувствами. Ну беги же туда, где ты так горишь желанием споткнуться. Раз ты вышла, для тебя уже нет возврата. "Что я наделала, несчастная, чего я пожелала?" скажешь ты, если тебя постигнет неудача; и ты знаешь, как захлопнет тебя пресыщенный любитель, которого ты не сумела увлечь. Если я могу, не навлекая на себя вины, предсказать твою участь, то ты будешь мила римлянам до тех пор, пока сохранишь прелести возраста. Тогда, измученная в руках толпы, ты упадешь в цене или будешь безмолвно питать червей, спрятавшихся между твоих листов, или ты убежишь в Утику (то есть невежественный и отдаленный город) в Африке, или тебя отправят крепко связанную в Илерду (город в Испании); другая опасность: может придти время, когда отвергнутая в Риме, заброшенная в его предместья, на старости лет ты попадешь в руки малых ребят для обучения их началам грамматики".

Без сомнения, учителя школ по личной бережливости и в целях экономии для своих учеников покупали у книгопродавцов предпочтительно завалявшиеся книги. Гораций боялся, чтобы и его книгу не постигла такая печальная участь.

Книжные лавки привлекали не одних только покупателей; они являлись также местом встреч людей любознательных, которые там вступали в литературные беседы. Тогда между ними завязывались споры о достоинствах выставленных изданий: вот такая-то книга имела надпись грамматика, с величайшей тщательностью просмотревшего текст, а вот этот экземпляр Вергилия будто бы происходит из дома и даже из самого семейства поэта. С любопытством рассматривали в нем, какое чтение, какую орфографию тот предпочитал в месте, подвергавшимся спорам критиков.

Но более всего привлекали внимание настоящие автографические рукописи, то есть написанные рукой самого автора. Историк Тацит знал в молодости ученого, составившего таким образом коллекцию автографов знаменитых личностей. При такой чрезмерной любознательности слепая страсть библиофилов нередко впадала в ошибки, и подделыватели пользовались этим: например, когда Птолемеи основали в Александрии свою знаменитую библиотеку, старинные книги и свеженаписанные труды начали туда стекаться массами, но, увы! Торговля приносила их безо всякого разбора, и нередко продавцы доставляли в это книгохранилище произведения или поддельные, или заведомо ложные. Таким образом, библиотекарю, заведовавшему покупкой книг, предлагали по два и по три экземпляра одного и того же сочинения с именем Аристотеля.

Некоторые плоды подобного обмана и ныне еще имеются на наших глазах – между прочим, краткое изложение системы мира, будто бы написанное для юного царя Александра его наставником-философом, произведение мало достойное как того, так и другого. Смелость подделывателей нередко простиралась еще гораздо дальше. Одно высокопоставленное лицо, друг императора Веспасиана, показывало автограф мнимого письма, писанного к царю Приаму одним из его союзников, Сарпедоном, царем ликийцев (нужно заметить, что и само искусство письма, по всей вероятности, еще не было известно в Азии во время Троянской войны).

Три века спустя на рынке в Афинах продавали рукопись "Одиссеи" Гомера, которую владелец выдавал за собственноручную рукопись поэта (считается, что Гомер и гомеровские герои не знали письма, гомеровские поэмы долгое время передавались из уст в уста и сохранились в памяти певцов, рассказывавших их на публичных площадях или во дворцах важных особ. Следовательно эти певцы во времена героической Греции были чем-то вроде живых книг, содержавших в своей памяти поэтические предания о прошлом.

Говорят, некоторые туземные народы в Америке имели также "людей-архивы", память которых верно хранила длинные отрывки прозы и даже целые мирные договоры. Подобным же образом, в древней Индии Веды и длинные эпические рассказы долгое время передавались по памяти; не доказано, чтобы индийцы знали искусство письма до прихода Александра Македонского.

Даже в нашем столетии и почти на наших глазах был еще пример такого могущества памяти сохранять древние поэмы: национальная эпопея финляндцев "Калевала" записана на бумаге не более 60 лет назад, отдельные песни ее распевались и все еще распеваются в деревнях странствующими певцами рунойями – из их-то уст они и были последовательно собраны и записаны.

Впрочем, память во все времена могла быть некоторым образом соперником письменности. У некоторых лиц, как, например, у актеров и музыкантов по профессии, она дает возможность удерживать верно такие длинные тексты, что ими можно покрыть несколько сот страниц. Древние знали множество примеров такой изумительной памяти: такова именно была память знаменитого афинянина Фемистокла, такова же была память и римского ритора Сенеки, отца философа.

Иногда это искусство запоминания становилось почти ремеслом рабов. Философ, чье имя только что было упомянуто, рассказывал в своем XXVII Письме, что один римлянин, богатый и глупый педант, окружил себя рабами, из которых каждый знал наизусть все произведения какого-нибудь знаменитого поэта, так что по знаку своего господина мог повторить тот или иной отрывок, подходящий к предмету разговора с его друзьями.

Но вернемся снова к книгопродавцам в Афинах и Риме. Нередко они предлагали покупателям экземпляры, весьма ценные по различным причинам. То они были замечательны по качеству папируса или пергамента, то по роскоши или изяществу переплета, иногда привлекали благоуханием кедра или полировкой кипариса, из которых был сделан футляр книги. В это время уже не все книги были свертками, то нередко были квадратные книги или Codices, то есть подобранные листки, связанные друг с другом ниткой, стиснутые между двумя дощечками или, по крайней мере, между двумя листами пергамента. Этот способ одержал верх над всеми другими, и в следующие века мы видим почти только его в одного в употреблении.

Плодовитость писателей, в особенности историков и компиляторов (один из последних, по имени Дидим из Александрии, во времена Августа выпустил в свет 3500 томов), заставила очень рано почувствовать необходимость уменьшения толщины и веса их книг; с этой целью книги писались на очень тонкой бумаге и очень мелким почерком. Таким образом, сто двадцать семь книг, из которых состояла "Римская история" Тита Ливия, представляли собой во времена Марциала (42-102 гг. н.э.) компактное издание, может быть даже всего из одного тома.

Другое диво: Цицерон видел, неизвестно, правда, в какой библиотеке, всю "Илиаду" (то есть более 15 тысяч стихов), написанную таким мелким почерком, что вся рукопись умещалась в ореховой скорлупе. Вы наверняка с трудом этому верите, а между тем семнадцать столетий спустя при дворе французского короля Людовика XIV ученый-эллинист Гюэ (Huet), епископ аванширский, доказал однажды, что это чудо можно бы было воспроизвести на надлежащего качества веленовой бумаге вороновым пером и почерком столько мелким как у него (он забыл добавить – и с глазами, как у него).

Но драгоценные древние книги и компактные древние книги представляли собой мало полезные курьезы, свидетельствуя только о крайних представлениях искусства у переписчиков. Серьезнее была заслуга иллюстрированных изданий, как их назвали бы ныне, в которых рисунки для иллюстрации текста, а иногда портреты, были исполнены посредством копирования на глаз или посредством более грубого копирования на прозрачной бумаге.

Геометрическая или астрономическая книга не могла обойтись без фигур, естественно-историческая книга также чрезвычайно нуждалась в них, географически трактат был бы бесполезным без карт. Но, кажется, что во времена Марка Терренция Варрона (116-27 гг. до н.э.) уже дошли до издания биографий с портретами каждой личности. Три портера древних писателей, переданные нам в средневековых рукописях (портреты поэтов Теренция, Горация и Вергилия), заставляют предполагать, что до изобретения гравюры подобная иконография, называемая Плинием "благодетельным изобретением", передавала очень неверно черты лица знаменитых людей. Многочисленные бюсты из мрамора и бронзы, дошедшие до нас из классической древности, и полурельефные фигуры, которые мы находим на греческих и римских медалях, кажется, имеют большее сходство.

Впрочем, за неимением удобного способа для точного воспроизведения большого числа экземпляров географического и топографического рисунка, старались облегчать способы пользования ими, для чего их рисовали или вырезали на стенах публичных зданий.

Во времена Августа общая карта мира, составленная благодаря трудам ученых-географов, покрывала стены портика, построенного зятем самого императора, знаменитым Агриппой. Современный поэт Проперций свидетельствует, что географию изучали по картам, нарисованным на стенах публичных зданий и школ. В римской школе древнего французского города Отена карты были нарисованы на стенах ее классов, и многочисленные обломки их попадаются в развалинах этого города.

Это мне напоминает о другом любопытном документе, который не может не интересовать молодежь. На греческом острове Парос, столь знаменитом своими мраморами, нашли лет двести назад на развалинах школы мраморные доски, на которых была написана краткая хронология всей греческой истории – со времени мифологического царствования Кекропса в Афинах и до 243 года до Рождества Христова (вероятно, до того самого года, в котором была сделана эта надпись).

Таким образом, дети на стенах своей школы учились не только географии, но иногда и первоначальной истории; эти каменные книги имели то преимущество, что могли сохраняться много лет без серьезного повреждения вместе с самим зданием, часть которого они составляли.

Иногда для сосредоточения внимания учеников прибегали к скульптурным барельефам. Мы имеем несколько таких барельефов, выполненных на камне и на слоновой кости. На них изображены главные сцены из героических легенд Греции и даже сцены из истории в прямом смысле этого слова. Под каждым предметом дано краткое описание на греческом языке, а иногда имя поэта, у которого дети могли бы найти более подробный рассказ каждой сцены. Это было нечто вроде памятной книжки, очень привлекательной для молодых умов.

В римских землях мы находим несколько календарей, написанных на камне для употребления публики. У римских граждан не было книжечек с картами их города, как это теперь у нас, но они могли видеть на Капитолии план Рима, вырезанный на мраморе, многочисленные обломки которого сохранились и поныне в различных музеях.