Книжная торговля и в особенности монахи, занимавшиеся в монастырях каллиграфией, постепенно начали пренебрегать языческими писателями древности и привязались преимущественно к христианским текстам и, прежде всего, к Ветхому и Новому Завету. Затем - к книгам, предназначавшим для церковной службы, осьмигласниками, служебниками; затем каллиграфы почти исключительно занимались сочинениями ученых богословов, каковы, например, святой Василий Великий и святой Иоанн Златоуст. Вот почему мы имеем чрезвычайно большое число старинных книг, являющихся рукописями этих сочинений, восходящих к IV-V векам нашей эры, причем некоторые из них выполнены с чрезвычайной роскошностью украшений: заглавные буквы разных цветов, украшенные арабесками, иногда даже заключающие в себе маленькие картинки, исполненные самой тонкой кистью, затем большие миниатюры, изображающие лики апостолов, или святых ученых-богословов, или же какие-нибудь события из Ветхого и Нового Завета.

ПЕРЕЙТИ В ПОЛНЫЙ КАТАЛОГ СТАРИННЫХ И АНТИКВАРНЫХ КНИГ
Даже без этих роскошных украшений некоторые древние книги представляют собой образцы совершенного искусства каллиграфии. Таков, например, хранящийся в парижской национальной библиотеке, небольшой томик Евангелия и послания апостолов, выполненный четким почерком микроскопической величины. С таким же уважением каллиграфия относилась к переводам на новые языки Библии и духовных сочинений. В истории встречаются древние книги, не имеющие себе цены, как по отчетливости текста, так и по изяществу включенных в них небольших картинок.

По поводу перевода священных книг следует отметить странный факт: еврейский оригинал этих книг имеется только в рукописях сравнительного нового происхождения. Уверяют, что самая древняя еврейская рукопись Библии не восходит далее X века нашей эры. Это справедливо может удивить того, кто не знает, что евреи, убежденные в неизменяемости библейского текста, не выказывают никакого предпочтения старым экземплярам этой древней книги. Они, говорят, даже уничтожали осужденные на забвение экземпляры Ветхого Завета, которые вследствие дряхлости становились негодными к употреблению. Впрочем, у них память дополняла верность списков. Не один еврей знает наизусть большую часть, а иногда и весь Ветхий Завет.

Ученика Магомета несколько иначе выражают уважение к своей единственной священной книге – Корану. Они как раз больше поклоняются его наиболее древним рукописям. Существует одна копия Корана, как полагают, относящаяся ко времени, очень близкому к смерти пророка. Начиная же с того, времени известно много других копий, исполненных с религиозной тщательностью, или обыкновенными арабскими буквами, или же замечательными изящными буквами, известными под названием куфических букв. Вообще арабы (с тех пор, как развилось у них литературное образование) отличались особой любовью к изящно выполненным старинным книгам. У них выросло множество искусных каллиграфов, имена которых иногда сохраняла история и списки которых пользовались заслуженной известностью на всем Востоке. Калиф Осман, третий преемник Магомета, занимался собиранием в одно целое разрозненных частей Корана. Сверх того, он счел своей обязанностью собственноручно написать несколько копий этого произведения. Эти экземпляры (числом четыре) были разосланы калифом по важнейшим городам мусульманской империи, где и сохранялись с величайшей тщательностью. Одна из этих драгоценных рукописей хранилось в Дамаске, другая – в городе Марокко. Третья, посланная в Египет, находилась в числе сорока экземпляров Корана, заключенных в ящики из желтого шелка, которые султан Кансур-Гури приказал носить за собой как талисманы во время кровавой битвы, в которой Селим I в 1516 году уничтожил полчища мамелюков. Эти священные древние книги были потоптаны ногами и погибли в суматохе и панике, следовавшей за поражением.

Все города мусульманского владычества имели свои библиотеки. Но многие причины способствовали уничтожению или рассеиванию богатств: мятежи, войны, пожары и, более всего, быстрота, с которой в этом жарком климате книги уничтожаются муравьями-термитами и другими насекомыми.

У испанских арабов была развита сильная любовь к книгам. Город Кордова отличался в этом отношении от всех других городов в стране, он долгое время владел четвертой из написанных Османом рукописей Корана, о которых говорилось выше. Имам читал ее там внимающей толпе. Во времена своего процветания Кордова располагала библиотекой в 400 тысяч томов, и в VI веке число библиотек, открытых для публики в различных городах Испании, доходило до семидесяти. Как не сожалеть, что такие сокровища почти целиком погибли во время войн, которые вели испанские христиане до полного изгнания племени завоевателей!

Языческая литература, хотя часто и приносимая в жертву литературе духовной, тем не менее, имеет в наших библиотеках несколько рукописей редкой ценности. Например, шесть комедий Теренция в очень древних рукописях снабжены небольшими рисунками, которые, будучи помещены во главе каждой сцены, представляли взорам читателя фигуры и костюмы главных героев, а также определяли место, занимаемой ими на сцене.

Одна из таких рукописных старинных книжек (не отличающаяся, правда, изяществом, но относящаяся к VII столетию) находится в парижской национальной библиотеке. Имеются подобные древние книги и в библиотеке Ватикана.

Эти рисунки, очень наивные, почти грубые, имеют, тем не менее, большую цену для любителей и коллекционеров антикварных книг. Ученая госпожа Дасье, переводчица Теренция, воспроизвела эти рисунки в своем издании этого поэта, но с посредственной верностью. Она могла бы найти другие, гораздо лучшие, в менее древних рукописях Теренция, но там талант миниатюриста, мало заботившегося о местном колорите, безо всяких обиняков одел действующих лиц латинского поэта французскими дворянами, кастеляншами и пажами прекрасных времен рыцарства.

Вправду говоря, если миниатюра и обнаружила в средние века плодовитость и если именно в ее школе родились некоторые из учителей итальянской и фламандской школ, то, во всяком случае, не за верность костюма и характера действующих лиц является она предметом удивления знатоков. В библейских миниатюрах Моисей и царь Давид, Соломон и пророки одеты не лучше римлян Теренция. Добрые намерения неведомых, но скромных живописцев (тогда не существовало обычая подписывать свои работы) заставляли извинять им многие оплошности и недостатки.

На Востоке предание превратило некоторым образом в абсолютное правило метод, которому должны были следовать художники-миниатюристы (а также мозаисты) при изображении главных лиц священной истории. Эти правила охраняли, таким образом, живопись от отступлений в духе нововведения и сообщали работам художников особенную важность.

Воображение художников-каллиграфов на Западе также играло большую роль, когда необходимо было иллюстрировать фигурами трактат по зоологии или ботанике, трактат об охоте в лесу или с соколами. Описывая растения или животных, не изменивших своего внешнего вида со времен глубокой древности, можно выказать в большей степени искусство, не впадая в ошибки насчет костюма, о которых свидетельствуют некоторые греческие ил латинские рукописи.

В папирусе и велене нередко ощущался недостаток в торговле с X века нашей эры. Но восточные фабрики начали снабжать Европу другой бумагой, изобретатель которой остался нам неизвестен. Бумага эта общеизвестна под названием charta bombycina, так как хлопок (bombyx) служил основным материалом для ее приготовления. Эта бумага была плотнее пергамента, отличалась глянцевитостью и была удобна для писания мелким почерком. В крупных библиотеках сохранились сотни томов старинных книг, выполненных на бумаге такого сорта. Поэтому приготовление charta bombycina оказало неоценимые услуги литературе и наукам, благодаря своему распространению в такое время, когда одна из двух других бумаг фактически исчезла, а другая стоила очень дорого.

Эта дороговизна письменного материала благоприятствовала стремлению авторов древних книг сделать почерк более мелким, сжатым. Так называемые прописные буквы мало-помалу вышли из употребления и попадались только в дорогих, роскошно оформленных книгах. Их заменили более мелкие буквы – вязь. Эти буквы отличаются изяществом, но здорово утомляют глаза палеографа (разбирателя старинных почерков). Причем нередко их форма зависит от личного вкуса переписчика. С вязью, представляющей собственно курсивный почерк, соединяются сокращения, превращающие иногда целое слово в один росчерк пера. Все это дало возможность умещать на одной странице старинной книги то, что иначе заняло бы десть. Кончено, это была действенная экономия бумаги, но вместе с тем и серьезная пытка при чтении, например, рукописей, предназначенных для торговли, или тетрадей с заметками, писанных учениками. Но раз это вошло в привычку (на что потребовалось несколько столетий), значит, ни с чьей стороны жалоб не было.

Другим средством для ограничения расходов на бумагу служило употребление так называемых тироновских знаков, по нашему – стенографии. Но это требует некоторых объяснений. Греки, может быть, а римляне – наверняка – очень рано начали употреблять знаки сокращения (notae) для записи речей во время их произнесения. Рассказывают, что Ксенофонт, знаменитый историк и ученик Сократа, записал таким образом беседы своего учителя о нравственности и политике, которые изложил затем в сочинениях, дошедших до нас.

Другой пример, еще более замечательный: сапожник Симон, у которого Сократ любил иногда непринужденно побеседовать с учениками, также придумал знаки, с помощью которых он сочинял по весьма распространенной тогда моде сократовские диалоги. Полагают, что некоторые из этих вещей находятся в диалогах, приписываемых Платону.

У римлян честь изобретения первой системы знаков для такого употребления принадлежала отпущеннику и другу Цицерона – Туллию Тирону. Таким образом, эти знаки сохранили имя своего изобретателя. Сам Цицерон иногда использовал эти знаки в переписке со своими друзьями.

В римских судах и в сенате секретари имели в своем распоряжении стенографов, которые назывались notarii. Очень низкая должность этих notarii мало-помалу приобрела большое значение. Из простых записывателей они превратились в секретарей в собственном смысле этого слова, затем – в хранителей подлинных дел, и в итоге их название перетекло к нам для обозначения очень почетного класса общественных деятелей – нотариусов.

Начиная с IV века нашей эры стенографы (notarii), известные также под греческим названием тахиграфы (скорописцы), занимали видное место в канцеляриях Рима и Константинополя. Поэт Авзон в своих стихах воспел быстроту письма, лившегося так же быстро, как и само слово. Поэтому неудивительно, что до нас дошло несколько образцов этого письма, несколько судебных процессов, на которые, например, ссылаются "Деяния мучеников". Но нельзя не удивляться тому, что встречаются записанными тироновскими знаками и чисто литературные произведения, вроде речей Василия Великого, некоторые списки которых, выполненные греческими буквами, дошли до нас. Неужели ради того, чтобы набить себе руку, греческие переписчики делались безо всякой пользы стенографами? Подобные книги, возможно, попадали в руки учеников тахиграфов, которые таким образом за короткое время узнавали значение знаков, сравнивая тироновский текст с тем же самым произведением, написанным на латыни или по-гречески.

Легче понять, что стенография иногда оказывала плохую услугу ораторам и даже профессорам. Квинтилиан, искусный ритор, жалуется, что часть его уроков, записанных таким образом, попала в руки публики благодаря нескромности учеников прежде, чем он успел исправить их. Говорят, подобное же неприятное обстоятельство случилось с одним христианским оратором. Иногда, впрочем, случалось также, что рукопись истории до окончательного исправления ее автором попадала к переписчикам и распространялась среди публики.

Диодор Сицилийский, написавший во времена Цезаря и Августа краткую всеобщую историю (известную нам под названием "Историческая библиотека"), объявил в конце сороковой (и последней) книги, что несколько частей его труда были у него украдены и пущены в обращение в неверных списках и что он не желает принимать на себя ответственность за распространение таких списков. Солин, сокративший Плиния Старшего, жалуется в предисловии к своему сочинению "Polyhistor” на то, что его небольшая книга пущена в обращение под названием "Collectanea” в очень искаженном списке, и чтобы поправить ситуацию, он вынужден приступить к строгому пересмотру и новому изданию своего труда.