ХV век в Москве, как и вообще в Восточной Европе - это век великих перемен и переворотов как в жизни экономической, так и в социальной и культурной. Быстрый рост Московской, национально определившейся, хотя и молодой еще, державы, поставил на очередь между другими и ряд культурных проблем, в том числе и вопрос о книгопечатании.

ПЕРЕЙТИ В ПОЛНЫЙ КАТАЛОГ СТАРИННЫХ И АНТИКВАРНЫХ КНИГ

В XVI веке публицистика обходилась рукописными копиями. Иначе обстояло дело с книгами религиозного содержания, которые переписывались тысячами, но при этом портились через ошибки и переделки безбожно, о чем свидетельствует сам Иван Федоров: "Мали обретошася потребни, прочи же вси растлени от переписующих". Когда об этом осведомился Иван Грозный, он стал "помышлять, как бы изложити печатные книги, якоже в Греках и Венецыи и во Фригии и прочих языцех". Таким образом, московское правительство в лице царя пришло к убеждению, что книги необходимо печатать.

Окончательно решено было основать типографию на государственный счет около 1552 года. Долгожданный в Москве печатник явился, можно сказать, случайно. В мае 1552 года в Москву был прислан от датского короля Христиана III миссионер Ганс Миссенгейм или Бокбиндер (переплетчик). Сам Христиан был благочестивый лютеранин и надеялся направить по путям реформации и московского государя. Об этом король выразительно пишет в своем письме к царю, которое сохранилось до наших дней.

У Ганса Миссенгейма была Библия и еще две книги, где были изложены основы реформаторского обряда. Король предлагал рассмотреть эти книги совместно с митрополитом, епископами и всем духовенством. В случае, когда собор признает лютеранскую веру, то он, Миссенгейм, перепечатал бы указанные книги в количестве нескольких тысяч экземпляров на русском языке. Что же царь? Принял предложение? Нет! - замечает Соловьев С.М., - невероятно, чтобы Иван поручил устройство типографии человеку, присланному явно с целью распространения протестантизма!

Это положение Соловьева было еще долгое время аргументом против гипотезы, что типографию в Москве устроил именно Миссенгейм. Однако такое утверждение фактами не подтверждается, наоборот, логика вещей говорит скорее за то, что царь Иван Грозный использовал благоприятный случай и оставил при себе типографа, какого давно уже искал.

Румянцев В.Е., давший ценное исследование о первопечатных московских книгах, говорит, что Иван Федоров мог научиться типографскому искусству у итальянцев-фрязинов, так как на это есть указание в так называемом "Сказании о воображении книг печатного дела". Названный автор приводит интересный реестр названий деталей типографского станка, как назывались они в старой Москве: "штанба сиречь книг печатных дело", "тередорщик" - печатник, "батырщик" - красильщик, "пиян" - верхняя доска для тиснения набора, "тимпан" - верхняя доска для тиснения набора, "пунсон" и многие другие взяты из итальянского языка, а не из немецкого, где все предметы носят совсем другие названия.

Все это доказывает непосредственную связь старого московского печатного двора с итальянскими мастерами. "Должно быть, так оно и было, - замечает Румянцев В.Е., - первые мастера, показавшие возможность печатания книг металлическими буквами, были не итальянские специалисты-типографы, а ремесленники и художники, каких много было в Москве в начале ХVI века".

Однако сделать специалистами московских печатников, организовать большую типографию, выливать буквы и т. п, довелось, кажется, все же Бокбиндеру-Миссенгейму. Использовав указания Миссенгейма касательно техники, Иван Федоров мог отлично наладить дело и наряду с тем обезвредить протестантскую пропаганду. Шрифты для своей печати Иван Федоров сделал заново с помощью своих "клевретов" Петра Мстиславца и Маруши Нефедьева. В этом причина, почему буквы были сделаны по строго московскому образцу, без признаков какого-либо стороннего влияния.

С другой стороны, весь орнамент носит явные следы итальянского пошиба: "фрязский" вкус тогда был приемлем не только в России, но и во всей Европе, достаточно сказать уже о тех сборниках образцов орнамента, какие тогда были в широком употреблении по всей Европе. С такой подготовкой и знаниями начал свое печатное дело в Москве Иван Федоров.

Исключительное внимание царя к печатникам было не по вкусу правящим московским верхам и высшему духовенству. Что касается низшего духовенства, которое в подавляющем большинстве жило переписыванием книг, то оно в печатниках справедливо усматривало своих грозных конкурентов, так как на рынке трудно было конкурировать рукописным книгам с печатными.

Как бы то ни было, но на пятом году своего царствования, то есть в 1553 году "благоверный же царь Иван Васильевич всея Руси повелел устроити дом от своей царские казны, идеже печатному делу устроится и нещадно даяще от своих царских сокровищ деятелем: Николы Чудотворца Гостунскому диакону Ивану Федорову да Петру Мстиславцу - на составление печатному делу и к упокоению их, дондеже и на совершение дела их изыде". Казалось бы, мечта исполнилась, цель достигнута, только работать. Ан не тут-то было! Так бывает в жизни нередко и в старые, и в новейшие времена.

Иван Федоров был вдохновенный человек, творческий мастер, энтузиаст своего дела; нравственный идеал его был высок, в его сознании печать являлась могучим орудием истинного духовного просвещения: "Да многие умножу слово Божие и слово Исус Христово". Он был апостолом. Жизнь Ивана Федорова полна глубокого драматизма и трагизма. Она невольно затрагивает сердце каждого из нас, ибо тяжкие страды, им вынесенные, близко знакомы всем людям идеи, беззаветным труженикам знаний и искусства.

Первое, с чем встретился первопечатник Иван Федоров, энтузиаст своего дела, это с завистью, вызвавшей озлобление. Не от царя шло озлобление, а целые организованные сословия и самые влиятельные люди - бояре и думные дьяки были против того, что великое государево дело поручено какому-то дьякону. Архимандриты и игумены, боявшиеся его возвышения у царя и митрополита, а затем и сам Афанасий, преемник Макария, завидуя Федорову, обвиняли его в "еретичестве"; в чем оно состояло - неизвестно. Но зависть, столь хорошо знакомая и ныне миру ученому и художественному, не стесняется в напрасных поношениях. "Зависть, - говорит Иван Федоров, - наветующе сама себе не разумеет, како ходить и на чем утверждается. Завистники и туне и всуде слово зло пронесоша".

Положение Ивана Федорова создалось тяжелое. Митрополита Макария уже не было в живых. Иван Грозный игуменствовал в преименитом новограде Слободе. Типография была подожжена и сгорела в 1565 году, сгорел и печатный станок. Успел спасти Иван Федоров только печатные матрицы и гравировальные доски в количестве 35, для украшений. Впереди рисовался только костер для еретиков, и, по совету Петра Мстиславца, оба бежали в родной его край Литву, «где инны и духовенство просвещеннее и добрее московских бояр и духовных властей».

Заметно, что очень тяжело было Ивану Федорову расставаться с Москвой. "Сия убо зависть и от земли и от отчества и от рода нашего изгна и в ины страны незнаемы пресели". Гетман Хоткевич приютил их в своем имении Заблудово, дал все нужное, чтоб устроить верстак друкарский, а Ивану Федорову отдал даже целую деревню "для спокойствия его". Первым было издано "Учительное Евангелие" (1568-1569 гг.), затем Петр Мстиславец перешел в Вильну и там осел в типографии Мамоничей, где в 1575 году издал "Напрестольное Евангелие", напечатанное изобретенным им четким шрифтом (с прибавлением "юсов"), который потом был вывезен в Москву и стал родоначальником наших европейских шрифтов, а шрифт и украшения у Ивана Федорова носят на себе следы первых московских изданий.

За старостью Хоткевич закрыл типографию и предложил Ивану Федорову заняться... хлебопашеством. "Не мне заниматься ралом и сеянием семян, призвание мое вместо рала действовать словом и вместо семян житных сеять по всей Вселенной семена духовные. Грех мне закапывать в землю талант, данный мне от господа. Размышляя о том в своем сердце, горько я плакал в своем уединении множицею слезами моими постелю мою омочих".

Для всех времен поучительна эта нравственная борьба за свое призвание среди житейских выгод и соблазнов. В сравнении с его духом как низменны те, кои высокое служение науке и искусству легко и скоро меняют на разные злачные, но более хлебные места. Иван Федоров умер во Львове и погребен в церкви Онуфриева монастыря. Надпись на его надгробии гласит: "Иоанн Федорович, друкарь книг предтым невиданных, который своим тщанием друкование занедбалое обновил. Преставися во Львове року 1583 декабря".