Из книжного собрания
Александра Лугачева

Главная Каталог книг Древние книги История древних книг Старинные книги Антикварные книги Купим Доставка Архив сделок     
Путь:
Корзина 0 позиций
На сумму 0 руб.
Поиск в каталоге:
ищем:
в разделе:
автор:
стоимость: от до руб.
год: от до г.
язык:
   

Подмосковные села Древней Руси иной раз бывали интересны в том отношении, что имели при себе усадьбы-резиденции то на летнее или праздничное время, а то и на более значительный срок. В таком случае они существенно отличались от сел, состоявших в качестве хозяйственных статей.

Село-резиденция требовало обеспечения жизни в разных отношениях, и со стороны довольства, и со стороны удобства, и со стороны удовольствий, красоты, пышности, и богатства, соединявшихся с самым понятием резиденции. Усадьба наполнялась хоромами и дворцами, соборными и малыми церквами, обносилась стенами с воротами, башнями, бойницами, снабжалась мостами и всевозможными хозяйственными постройками. Обычно располагалась такая усадьба на крутом берегу реки, откуда открывался чудный вид на далекое пространство, вид, который обычен для средней полосы России с ее извилистыми речками, холмистыми берегами, заросшими лесом, заливными лугами и распаханными полями меж рощей и кустарников.


Самая усадьба снабжалась прудами и запрудами, а также садами, так что искусство рук человеческих соединялось с красотой воды и зелени. Постройки каменные соединялись с деревянными, беспорядочно, но с целями практических удобств, раскидываясь по усадьбе. Башни, колокольни и церкви высились среди гражданских построек, так что, в общем, усадьба получала вид не то монастыря, не то кремля.

В настоящее время немногое сохранилось от этих усадеб, причем наиболее остатков представляют храмы и крепостные сооружения. Терема, хоромы, дворцы исчезли вместе с их обстановкой, декорацией, живописью. Лишь по старинным рисункам, да различным рассказам и воспоминаниям восстанавливается художественная картина всей усадьбы.

Оказывается, как это и естественно предположить, художественный ее облик изменялся в течение веков; варьировала художественная форма, создавались новые вкусы, древнерусское искусство слагалось из все вновь и вновь притекавших источников. Поэтому интересно пересмотреть усадьбы разного времени, занимавшие видное место в истории древнерусского искусства и сохранившиеся в значительных остатках. Таковы: Александровская слобода XV-XVI веков, Коломенское XVI-XVII веков, Измайловское XVII-XVIII веков.

Александровская слобода


На расстоянии ста с небольшим верст от Москвы по направлению к Ростову и Ярославлю и в сорока верстах севернее Сергиева находится теперь небольшой уездный городок Владимирской губернии, Александров, с монастырем при нем; небольшая речка разделяет монастырь и город. Это – когда-то знаменитая Александровская слобода Ивана Грозного, куда удалился он, разгневанный на Москву и московское боярство. Здесь происходили безумные пиры Грозного, мешавшиеся с неслыханными злодействами, здесь бывали иностранные послы, заведена была роскошь царской жизни вместе с лицемерным монашеским ритуалом.

Несомненно, все новшества культуры XVI века, насколько они были свойственны Московской Руси, имели место и в Александровской слободе. В 70-х годах XVI века здесь заведена была даже типография, так печально погибшая лет за десять до того в Москве, после немногих опытов нашего первопечатника Ивана Федорова и иных, неизвестных нам, типографов.

Иван Грозный настроил в Александровской слободе много зданий, но нет никакого сомнения, что приехал он в слободу не на пустое место. Еще в XIII веке на "большой слободской дороге", на полпути между позднее явившейся Троице-Сергиевой Лаврой и Переславлем-Залесским, существовала Великая Александровская слобода (теперь село), принадлежавшая со всеми окружавшими ее землями переяславским князьям. В 1302 году последний из этих князей, будучи бездетным, передал все свои земли Москве в лице ее князя Даниила. В 1328 и 1341 годах Великая слобода упоминается в двух духовных Ивана Калиты, а в середине того же XIV века – в духовной Ивана II. Любопытно, что эта слобода ставится среди звенигородских волостей, вместе с Дмитровом и Звенигородом. Во второй половине XIV века появляется и Новая Александровская слобода, в пяти верстах от Великой, сыгравшая такую крупную роль в эпоху Ивана Грозного. Мы не знаем точного года создания этой Александровской слободы, но уже в конце XIV века она упоминается в документах.

Дмитрий Донской в последней своей духовной 1389 года отдал своим сыновьям: Юрию – Звенигород, Рузу и Галич, а Петру – Дмитров, Углич и Александровскую слободу. Петр скончался в 1428 году, а в 1432 году Юрий Звенигородский, по приговору татарского хана, получил земли Петра, временно отказался от них по договору в 1433 году, но в 1434 году опять владел ими по праву великого князя, да в том же году и скончался.

Сомнительно, чтобы воинственный и задорный Юрий захватил земли Петра лишь в 1432 году; вероятно, ханская власть санкционировала захват, произошедший уже в 1428 году, со смертью Петра. Таким образом, было время, когда Александровская слобода ушла из владений московского великого князя, и снова стала великокняжеским владением лишь с захватом московского престола Юрием Звенигородским. Брат же его, Василий Первый, старший сын Дмитрия Донского, Александровской слободой не владел. Но сын Василия Первого, Василий Второй Темный, получил Александровскую слободу, когда окончательно вышел победителем из борьбы с сыновьями Юрия Звенигородского, Василием Косым и Дмитрием Шемякою.

Что действительно Юрий Звенигородский, получив владения Петра, имел в своих руках слободские земли, мы знаем из жалованной грамоты Юрия Дмитриевича, данной одному монастырю в 1433 году. Василий Темный, победив Шемяку, получил все земли, оставшиеся от Юрия Звенигородского, следовательно, и Александровскую слободу, и передал ее сыну своему Ивану Третьему.

В завещании последнего от 1504 года читаем следующие слова: "Да что были к Дмитрову приданы волости московские… с Новым селом (Александровом) и те даю к Москве совсем по стороне сыну моему Василию". В 1505 году Иван Третий скончался и завещание его было реализовано. Но Василий Третий не сразу решил посетить полученное им село; в одной рукописи XVI века мы читаем, что 11 декабря 1513 года в Новом селе Александровском была освящена церковь Покрова, "тогда же князь Великий и во двор вошел". Итак, лишь через восемь лет после своего вокняжения Александровская слобода увидела своего владельца, озаботившегося, конечно, не только возведением нового храма, но и вообще благоустройством усадьбы. Василий Третий умер, когда его сыну, будущему царю Ивану Грозному, было лишь три года, и последнему подходило к восьми годам, когда умерла его мать, Елена Глинская.

Мы не знаем, случалось ли бывать Ивану Грозному в Александровской слободе при жизни своих родителей; во всяком случае, он был еще в том возрасте, когда впечатления не могли создавать глубоких привычек. Но, по-видимому, Александровская слобода уже числилась среди лучших княжеских усадеб и была достаточно известна Ивану Грозному-юноше, когда впоследствии, в 1564 году, он, будучи всего 34 лет от роду, удаляется в Александровскую слободу. Лишь со смертью Ивана Грозного в 1584 году Александровская слобода запустела, а в Смутное время была окончательно разграблена и разорена. В 1650 году две женщины поселились у разоренных палат Александровской слободы, привели их, насколько могли, в порядок и основали монастырь. Конечно, были после того воздвигнуты многие здания, но они лишь исказили старую усадьбу, превратив ее в типичный и довольно заурядный монастырь.

Такова внешняя история Александровской слободы, и в этой истории следует выделить три эпохи. Мы ничего не знаем о том, была ли когда-нибудь княжеская усадьба в Александровской слободе, когда она принадлежала московским великим князьям. Из них впервые въехал во вновь устроенную усадьбу Василий III, очевидно предварительно позаботившийся о ее благоустройстве. Но, по-видимому, это уже вторая эпоха в жизни Александровской слободы.

Первой же эпохой должно считать пребывание в слободе князя Юрия Звенигородского, который, добиваясь того, чтобы к нему перешли земли Петра, сына Дмитрия Донского, не мог не оставить в Александровской слободе следа своей деятельности в виде каких-либо построений. Известно, что князь этот был большим любителем строительства и создал около 1400 года два собора – Звенигородский и Саввина Сторожевского монастыря, а в 1413 году – Троицкий собор Сергиевой Лавры. За шесть с лишним лет, с 1428 года по 1434 год, Юрий Звенигородский, конечно, мог внести немало интересного в устроение попавшего ему в руки владения.

Третьей же эпохой является, бесспорно, время жизни Ивана Грозного в Александровской слободе. От каждой из этих эпох Александровская слобода сохранила столь интересные здания, что по ним, как по вехам, можно следить за развитием русской архитектуры.

Юрий Звенигородский выстроил в Александровской слободе массивный Троицкий собор, который, хотя и искаженный, до сих пор возвышается посреди монастырской площади. Собор этот почти тождественен с тремя более ранними постройками князя Юрия Звенигородского, о которых мы уже упомянули, и в основе идет от храмов Суздальско-Владимирского стиля. Известно, что эти храмы являлись чисто усадебными постройками князя-вотчинника. Юрий Звенигородский унаследовал от этих князей свое самоуправство, от них же он хотел воспринять и роскошь их жизни, даже внешний облик их "двора" с неизменным на нем одноглавым храмом.

Суздальско-Владимирское зодчество развивалось с середины XII века вплоть до первой половины XIII века включительно. Следовательно, оно закончило свое существование почти за двести лет до строительной деятельности Юрия Звенигородского. Вряд ли можно предполагать, чтобы архитектор этого князя в точности копировал старые постройки; подобных претензий в XV веке еще не существовало. Надо думать, что архитектор этой эпохи вносил много своего вкуса, из вкуса своего времени и своего понимания.

В истории искусства особенно любопытными являются периоды искания, периоды несовершенных и даже, быть может, искаженных форм, когда отмирают привычки старые, а новые еще не успели образоваться, когда неуверенность творчества подстрекает любопытство, а размах колебания дает свободу творческому вкусу. В эти эпохи нет еще величавых классических созданий, зато есть молодость, свежесть и масса неисчерпанных возможностей. В истории древнерусской архитектуры подобным периодом является время сооружения каменных храмов в Москве и вокруг Москвы до появления в ней итальянских зодчих при Иване Третьем.

Москва в этот период перерабатывала в себе формы предшествовавшего русского зодчества, чтобы иметь затем возможность вплотную соприкоснуться с искусством иных земель и начать самостоятельный период искусства XVI века, столь замечательный в разных художественных областях.

Очень мало осталось памятников от той эпохи; главным образом, это незначительные фундаменты, позднее переложенные и надложенные. Лишь от строительства Юрия Звенигородского сохранились церкви почти целиком, с незначительными изменениями. Эти церкви, насколько можно судить, вместе с тем и лучшие создания своей эпохи по пути от Суздальско-Владимирского зодчества так называемого "романского" стиля к национальной русской архитектуре, подражающей деревянному строительству.

Следовательно, древнейший памятник Александровской слободы не только является интересным храмом древнерусского зодчества, типичного для усадьбы, но важным памятником в развитии вообще древнерусской архитектуры.

Представим себе, что мы попали в Александровскую слободу и осматриваем Троицкий собор, это любопытное произведение времени Юрия Звенигородского. Сразу же видно, что собор имеет несколько поздних пристроек, которые следует откинуть, чтобы получился его первоначальный вид.

Так, в XVII веке к западной, северной и южной стенам собора были пристроены галереи, скрывшие порталы собора, которые первоначально выходили наружу. Возможно, что эти паперти явились не сразу, а в порядочный промежуток времени, особенно усложнившись с запада. В XVIII веке были приделаны три паперти и четыре барабанчика с главками по углам сводов кровли (первоначальный собор был одноглавый). Все эти пристройки, а равно и некоторые другие переделки, являются уже делом рук монастыря, так как ранее Иван Грозный относился бережно к древнему строению и если при починках что-нибудь и изменил, то все же почти не исказил форм.

В XVII же и XVIII веках монастырь не имел никакой надобности сохранять в неприкосновенности то, что было типичным для усадьбы, но не вполне удобным и отвечающим задачам монастыря. Отсюда и эти галереи для вмещения большего числа молящихся, и паперти – местопребывание нищих, и четыре дополнительных главки, для создания "освященного пятиглавия". В результате же получилось, что вся типичность собора не выясняется при непосредственном осмотре его снаружи, так как кровли пристроек скрывают середину стен собора, где находятся наиболее типичные для данного архитектурного стиля детали.

В общем, собор выстроен из камня; некоторые особенно важные части, как абсиды, барабан купола, своды, внешние и внутренние столбы, фундамент и цоколь, все сплошь из камня, также большею частью и стены; но в последних, особенно вверху, попадаются огромные слои кирпича, как бы заплаты. Впрочем, местами, по-видимому, прибегали к починке и камнем; так, внизу южной стены, на восточном ее конце, встречаются камни с какими-то архитектурными деталями, очевидно взятые из иных мест этого же или какого-либо другого здания. Но в о6щем может быть установлена основная каменная система, обычная для Суздальско-Владимирской архитектуры; некоторые же частные особенности и изменения указывают на московское понимание этой архитектуры, как оно сказалось в XIV-XV веках.

Собор имеет снаружи два яруса или «света». Каждая стена разделяется на три части лопатками, которые обычно в Суздальско-Владимирской архитектуре выделяются из стены и внутри собора, образуя, следовательно, столбы, которые, вместе с четырьмя внутренними столбами, создают на почти квадратном плане как бы каменную клетку, поддерживающую своды и один единственный широкий барабан с главой посреди этих сводов, между внутренними четырьмя столбами. Та же клетка сохраняется до некоторой степени и в Троицком соборе, причем она сохранилась здесь буквально, так как кирпичные заплаты находятся лишь на стенах, или, точнее говоря, простенках, а не на столбах, не в самой системе здания. Если, рассуждая теоретически, в Суздальско-Владимирской архитектуре можно выбить стены, не разрушив самой системы, то в Троицком соборе Александровской слободы эти стены были действительно местами выбиты и со временем опять починены кирпичной заделкой.

Но каменная клетка Троицкого собора несколько отличается от таковой же Суздальско-Владимирского храма; так столбы, врезанные в стены, не выделяются из них внутри собора; закомары (полукружия) сводов (по три с каждой стороны) не представляют непосредственного изгиба пилястр, а лежат на них, опираясь на капители. Бросается в глаза различие профилей пилястр - вверху, над галереями, и внизу, если мы войдем в галереи: вверху пилястры имеют тройной профиль, а внизу - двойной, так как стена верхнего этажа тоньше стены нижнего этажа, и оба этажа снаружи стен собора разделяются особым образом, внутри же этого разделения на этажи нет.

В Суздальско-Владимирской архитектуре делительным членом является фриз (полоса) арочек с колонками, держащимися на кронштейнах (подпорках). Если мы заберемся на чердаки пристроек Троицкого собора, мы увидим скрытые от внешнего взора тяги в виде трех лент, опоясывающие весь собор, проходя под пилястрами; эти ленты покрыты узорами, представляющими византийскую стилизацию античных мотивов (пальметка, якант, овы при извитии стебля) и кресты в кругах. Haконец, следует обратить внимание на пропорции простенков между пилястрами. B Суздальско-Владимирской архитектуре эти простенки как в нижнем, так и в верхнем ярусе стены довольно узки, но очень вытянуты вверх, имея вид как бы громадных, вертикально поставленных плит; в Троицком же соборе все простенки раздаются в ширину и очень не высоки.

Таковые черты говорят нам о том, что архитектор Юрия Звенигородского не понял эластичной конструкции Суздальско-Владимирского храма с его подчеркнутыми вытянутыми вертикальными линиями и стремился расчленить здание горизонталями. B самом деле, закомары капителями отрезаны от стены, которая кажется как бы завершенной горизонтально, а затем уже на ней поставлены закомары; вместо вертикальных колонок аркатурного фриза - горизонтальные ленты с резным узором, очень напоминающие деревянные прорези из досок, служащие декорацией русских деревянных построек; вместо вертикальных простенков - горизонтально поставленные стенки; внутри уже исчезает всякое припоминание о вертикалях, так как, за отсутствием пилястр, стена приобретает ровный, однообразный характер от угла до угла. Замечается привычка к деревянной постройке, к тяге бревна и доски. Порталы, теперь скрытые в галереях, пробиты в средних делениях стены и имеют перспективный, «романский» характер, именно: составлены из нескольких вглубь отступающих и уменьшающихся арок на столбах; но эти столбы перерываются дыньками, что мы можем встретить в массивных столбах-подпорках деревянных строений нашего севера, особенно в трапезных церквах, где такие столбы выточены иногда из толстого бревна. Узкие окна имеют не перспективный прорез, как это обычно в Суздальско-Владимирском зодчестве, а тонкий ободок, выступающий снаружи стены, как наличник деревянного зодчества. Массивности и тяжести стены, поддерживаемой в Суздальско-Владимирском храме гибкой аркой в пролетах окон, нет и помину; стена легковесна, однообразна и держится собственной силой, равномерно давя по горизонталям плана, не разбивая силу тяжести на вертикали. Между абсидами (полукружиями алтаря) торчат толстые полуколонки, которые напоминают те лопатки по сторонам абсид деревянных храмов, которые получаются от рубки бревенчатой клети в обло, с выпускными концами, затем иногда обшиваемыми тесом, чтобы помешать их гниению от влаги.

По верху абсид и барабана главы проходят те же ленты с орнаментом, как и поперек стен. Верхняя из этих лент пересекает даже те полуколонны, которые торчат между абсидами. Так сильна была любовь архитектора к горизонтальной тяге, что он не пощадил даже немногих вертикальных деталей конструкции.

Очевидно, зодчество шло путем уподобления форм каменного строительства формам деревянного, которое сказывалось не только в принципах и конструкции постройки, но и в декорации. Если мысленно отнять от Троицкого собора позднейшие пристройки, то лишь при первом и беглом обзоре может показаться, что перед нами типичный храм Суздальско-Владимирской усадьбы. Но скоро уже замечаешь в нем новое, характерное для того строительства центральной Руси ХV века, которое постоянно употребляло в качестве материала дерево. Нельзя сказать, чтобы это стремление из камня возводить деревянные формы, сказалось благоприятно на технике. Привыкши строить избы да сараи, архитекторы той эпохи создавали из камня непрочно; недаром почти все храмы дошли в обломках; лишь выстроенные Юрием Звенигородским сохранились. Очевидно, этот честолюбивый и весьма самоуверенный князь, располагая средствами, умел к своему двору привлечь лучших зодчих, каких не нашлось даже у московского великого князя. Характерно также и то, что Юрий Звенигородский в своей любви к строительству выбирал по преимуществу тип храма, обычный для усадьбы.

Быть может, не обошлось без некоторого влияния издалека со стороны. В ХIV-ХV веках Новгородско-Псковская архитектура развивалась самостоятельно, и когда зодчие центральной Руси робко подражали Суздальско-Владимирским храмам, постоянно сбиваясь на пошиб деревянной архитектуры, новгородцы и псковичи умели искусно строить из камня. Псковичам обычно приписывают изобретение сводов в виде ступенек, поднимающихся вверх от стен к центру, где устанавливается глава. Но может быть эта система была занесена от южных славян, сперва в центральную Русь, а затем уже во Псков. Как бы то ни было, уступчатая система сводов введена и в Троицкий собор Александровской слободы. Такой исключительный интерес представляет собою храм Александровской слободы, характерный для усадьбы времени, еще близкого к удельной эпохе.

Есть и другие интересные детали в Троицком соборе. Над поясом посреди западной стены помещен каменный резной киот с фреской, к сожалению, плохо сохранившейся. За иконостасом находится каменная алтарная преграда, типичная для ХV века, на которой еще можно видеть трудно разбираемые остатки фресок, изображающих каких то святых. Очевидно, храм был расписан внутри и даже снаружи. Гибель этой росписи тем более тягостна, что она относится к эпохе знаменитого Андрея Рублева, представителя ранней школы Московской живописи с чертами раннего западного возрождения. Помимо того, в Троицком соборе находятся двое металлических врат. Одни из них сделаны в Новгороде в 1336 году по повелению архиепископа Василия. Они представляют собою двадцать шесть клейм, соединенных валиками и носящих на себе различные изображения так называемой‚ «дамасковой» работы; суть ее в том, что в металлический фон вделываются тонкие блестящие полоски по какому-либо рисунку, а затем поверхность отполировывается в один уровень. Эта типично византийская, но родившаяся на Востоке, техника, представляющая предмет роскоши, издавна была известна на Руси. Новгородское же произведение, помимо тонкости рисунка, имеет те особенности, что рядом с сюжетами церковными воспроизведены и легендарные; среди тем византийских встречаются и завидно-европейские; орнамент восточный соединяется с западным. Это смешение Востока и Запада типично для Новгорода, но оно не чуждо было и центральной Руси ХV века, о живописи которой мы сказали несколько слов выше. Не менее многозначительны и другие двери, считающиеся, по преданию, вывезенными из Твери. На них все клейма, за исключением одного, гладкие медные; но на одном дано гравировкой изображение Ветхозаветной Троицы. Изображение далеко от известной иконы Троицы Ветхозаветной Андрея Рублева; но в этом изображении есть детали, характерные для стиля византийской живописи ХIV-ХV веков. Действительно ли двери эти из Твери? Они явно не доделаны. И, быть может, Юрий Звенигородский, относительно недолго владевший Александровской слободой, успел выстроить собор, но не успел закончить дверей для него, которые так и остались не законченными, лишь с изображением троицы, являющимся храмовым для всего собора.

Думают, что Васильевские двери привезены в Александровскую слободу Иваном Грозным после разгрома Новгорода в 1570 году. На это нет никаких доказательств. Заметим, что эти двери удачно пришлись в пролете портала Троицкого собора, так что поневоле является мысль, не имелись ли они в виду при построении собора. Дело в том, что Новгород неоднократно разорялся московскими князьями еще задолго до Ивана Грозного; взять хотя бы погром Дмитрия Донского в конце ХIV века, когда не мало новгородского, в том числе и церковного, имущества было вывезено из Новгорода в Москву. Возможно, что Васильевские двери были из числа того имущества Дмитрия Донского, которое разными путями попало в руки его сына, князя Юрия Звенигородского.

Можно не сомневаться, что Юрий построил себе в Александровской слободе и дворец, по крайней мере, деревянные хоромы, от которых ничего не сохранилось. Что сталось с Александровской Слободой во второй половине ХV века, мы не знаем. По-видимому, она находилась в запустении, и московские великие князья, особенно такие, как Иван Третий, вряд ли питали расположение к той усадьбе, где хозяйничал и строил заклятый враг их семьи, Юрий Звенигородский.

В то же время у русских, именно московских, зодчих шли годы учения у итальянцев, усвоения кладки каменных зданий. Итальянские черты зодчества получили в Москве свое толкование, и Москва вернулась к своей художественной проблеме, к воспроизведению в камне национальной деревянной архитектуры, что и ранее лучше всего удавалось зодчим князя Юрия Звенигородского. Эту проблему Москва блестяще разрешила: в 1529 году была выстроена Дьяковская церковь близ села Коломенского, в 1532 году - церковь в этом селе, в 1560 году окончен храм Василия Блаженного. Но ранее этих величавых зданий, по желанию Василия Третьего, решившегося отделать усадьбу Александровской слободы для своих наездов туда, выстроена была в ней скромная церковь Покрова, между 1505 и 1513 годами, как это уже было указано нами выше. Эта церковь - древнейшая из сохранившихся, из камня возводящих шатер, столь обычный для русской деревянной церковной архитектуры. Так, одной художественной проблемой связаны храмы Юрия Звенигородского и Василия Третьего.

Одной из основных форм деревянного зодчества был столпообразный храм, покрытый шатром. Происхождение этой округлой формы теряется в мраке неизвестности; летописные памятники возводят упоминание о подобных формах до ХIII века. Возможно, что подобный храм стоит в связи с круговым планом древних русских поселений, как их центр, и восходит, быть может, к языческим капищам; с жилыми и служебными зданиями этот тип храма ничего общего не имеет; из Византии подобный тип постройки прийти не мог; не засвидетельствован он и ни в одном каменном сооружении Руси от ХI-ХV веков.

К ХVI веку закончилось в главнейших чертах, как конструктивных, так и декоративных, развитие зодчества деревянного и появились каменные храмы, представляющие собою подражание деревянным. Покровский храм Александровской слободы - еще очень робкое произведение подобного рода. Здесь зодчие Василия Третьего испробовали свое искусство, чтобы затем приложить его к замечательным сооружениям села Коломенского.

В настоящее время Покровская церковь вся обстроена позднейшими сооружениями XVII века; пристроена длинная и широкая трапезная, с запада воздвигнута шатровая со слухами колокольня, обычная для XVII века. В общем, получилось построение, типичное для монастырей, в характере трапезных храмов. Но если мы зайдем с востока, то увидим три коротких и толстых абсиды, стиснутых и потонувших между стен и пристроек и под одной с ними кровлей. Если отнять все эти позднейшие наслоения, то получится небольшой кубовидный храм, кровля которого завершается не сводами, а очень коротким восьмигранным столбом с шатром на нем; поверх шатра стоит короткий же восьмигранный барабан с довольно плоской главой. Стоит сравнить эти формы с обычными деревянными, чтобы видеть, насколько боязливо зодчий воспроизводил их из камня.

Обычно восьмигранный столп в деревянных храмах поднимался очень высоко, иногда прямо от земли, иной же раз на кубовидном строении, клети. Как высокая башня, этот столп был ровен снизу доверху, не имея никаких надломов, никаких сокращений своего диаметра. Столп Покровской церкви не только короток, но имеет к тому же два яруса, более широкий нижний и поуже верхний. Возможно, что здесь сказалась не только робость строителя перед маячащим в воздухе столпом деревянных церквей, но и до некоторой степени новгородско-псковское влияние. Авторитет новгородско-псковского искусства нисколько не упал в глазах Москвы и в ХVI столетии. Более того, первая половина этого века отмечается особым воздействием северо-западного русского искусства на искусство московское, между прочим, в специальной области проникновения к нам влияний из Западной Европы. Уже с конца ХIII века в Новгороде и других, менее значительных, городках северо-западного края стали появляться черты строительства, характерные для зодчества немецкого. В первой же половине ХV века большой любитель искусства, новгородский архиепископ Евфимий, пригласил к себе в Новгород немецких архитекторов и поручил им выстроить ряд зданий, между ними башню - часовню в совершенно западном типе. Эта башня, каменный восьмигранный столп, имеет два яруса, выраженные большей припухлостью низа сравнительно с верхом и отсюда взломом стен. Позднее были случаи создания и других подобных же башен, хотя точное время их построения определить нелегко. Весьма вероятно, что этот мотив в построении каменного восьмерика сказался и на Покровской церкви Александровской слободы.

Шатер Покровской церкви прямо-таки неуклюж по своим пропорциям при незначительной вышине и изрядной широте и этим отличается от шатров деревянных, Однако, как и последние, имеет внизу надлом кровли, вроде козырька или навеса; подобный навес устраивался в деревянных храмах с определенной целью, чтобы дождевая вода отбрасывалась дальше от деревянных стен и их не портила. В каменном создании этот излом кровли в значительной мере являлся лишь декоративным разнообразием контура. Шея или барабан главы совсем не подходит к типу деревянному; вместо узенькой шейки - повторение шестигранного столпа, короткого и широкого; по существу, этот барабан с главой близок к тем, которые ставятся на кровле обычных кубовидных храмов, но лишь принявший граненую форму. Таким образом, архитектор, возводя форму, типичную для деревянного зодчества, сбивался на обычный путь строительства из камня; но все же это шаг вперед сравнительно с тем зодчим, который почти за сто лет до того, строя Троицкий собор Александровской слободы, в формах каменного строительства сбивался все время на деревянное.

Выступают в Покровском храме на сцену и другие черты, характерные для начала ХVI века. Ведь в это время, уже с ХV века, обычным явлением на Руси были работы итальянских зодчих, которые приучили русских выкладывать карнизы вверху стен и разделывать стены впадинами (филенками), оставляя лишь как бы рамочные обрамления. Они разделаны у Покровской церкви по сторонам барабана, по верхнему ярусу восьмигранного столпа и даже по треугольникам шатровой кровли. Как столп, так и барабан имеют карнизы очень простого профиля в виде немногих полосок, напущенных одна на другую.

Внутреннее устройство шатра соответствует его пониманию в деревянном зодчестве. По-видимому, все эти деревянные столпы и шатры вовсе не выказывали своих стройных размеров, своего стремления вверх изнутри храма, который внутренним потолком был разобщен с громадным пространственным объемом столпа и шатра. Делалось это в целях сохранения тепла, что было возможно лишь при небольшом объеме воздуха. Таким образом, стремление вверх древнерусского деревянного шатрового храма - лишь внешность декоративного свойства. В Покровской церкви шатер также совершенно отделен от храма сомкнутым сводом, являющимся едва ли не древнейшим в центральной Руси, если не считать близких по характеру сводов в каменных палатах, выстроенных в Московском Кремле в конце ХV века итальянцами. В Новгороде же подобные своды еще ранее строили немцы для архиепископа Евфимия.

С Покровской церкви Александровской слободы московское зодчество начало новый оригинальный путь, который был продолжен в другом царском селе, Коломенском. Конечно, во дворе княжеском, куда "вшел" Василий Третий, должно было быть не мало и гражданских построек, которые не сохранились, оттого ли, что были деревянными, или же были сломаны и переделаны Иваном Грозным, который за двадцать лет своего пребывания в Александровской слободе многое в ней понастроил.

В юго-восточном углу монастыря до настоящего времени стоит древнее здание, изгибающееся в виде буквы "Г", повернутой наоборот, имеющее на переломе церковь, а в длинном конце, обращенном к западу, колокольню. Здание это не что иное, как остаток дворца Ивана Грозного, имевшего и "домовый" храм и звонницу, под "звоном" которой помещена была келья Ивана Грозного, в которой царь, порывистый в своих действиях и настроениях, "спасался от греховной жизни".

Дворец, конечно, был не единственной постройкой, служившей удобствам жизни царя. В ХVI столетии не строили таких громадных зданий, из которых одно соединяло бы все комнаты, рассчитанные на разные случаи жизни, как-то: столовые, кабинеты, спальни, приемные, парадные залы и прочие. Такая система стройки дворца свойственна Западу и, особенно, итальянскому палаццо. Древняя Русь для каждой отдельной потребности человека, и при этом, в богатых семьях, нередко, для каждого отдельного члена семьи, знала и отдельное здание. Дворец Ивана Грозного в Александровой слободе без сомнения также состоял из отдельных теремов, горниц, клетей и так далее. Между ныне существующим остатком дворца и обоими древними храмами - Троицким (князя Юрия Звенигородского), и Покровским (царя Василия Третьего) - простирается площадь, достаточная для вмещения многих построек; возможно, что они были не только деревянными, но и каменными, однако исчезли будучи разломаны силою времени и человека и разнесены в разные стороны. Быть может, части исчезнувших зданий вошли в состав монастырских построек, переделок и надстроек.

Последние мы видели и у Троицкого собора, и у Покровской церкви; есть они и у оставшегося в относительной целости дворца. А затем, ведь теперешний монастырь имеет и настоятельские покои, и кельи, и каменную ограду с башнями. Сколько же понадобилось для этих построек, для трапезной, колокольни и разных служб камня? Строения Ивана Грозного к ХVII веку были в запустении, стояли безмолвными, слепыми и глухими памятниками недоброй памяти Грозного царя. Их, конечно, не жалели и ломали без милосердия. Мы бы нисколько не удивились, если бы следы и обломки старой усадьбы нашлись где-нибудь и в значительном расстоянии от нынешнего монастыря. Для самих же монастырских построек употребление материала из разобранного старого здания весьма обычно.

Никогда ведь монахи на Руси не отличались склонностью к обереганию памятников старины. В древней Руси ни археологической науки, ни какого-либо суррогата ее не существовало; Иван Грозный чинил камнем и кирпичом бреши в стенах Троицкого собора; с этого, вероятно, началась строительная деятельность Грозного в полюбившейся ему Александровской слободе. И вот в некоторых частях стен Троицкого собора торчат камни - явные фрагменты каких-то былых, не дошедших до нас зданий, так как имеют на себе следы конструктивной и декоративной обработки, чуждой Троицкому собору. Положение же этих фрагментов в стене таково, что исключает возможность их недавнего в стене помещения. Ничего нет невероятного, что Иван Грозный велел разобрать какой-либо остаток здания ХV века времени Юрия Звенигородского. Но возможно также, что пострадали и постройки отца Ивана Васильевича, Василия Третьего. Из того, что Покровский храм отличается весьма скромными размерами, можно думать, что Василий Третий, решившись на опыт возведения деревянной формы в камне (согласно проекту своего архитектора), тем не менее смотрел на Александровскую слободу, как на скромное место своей интимной жизни лишь иногда, наездами, которое может дать толчок всяким художественным затеям личного вкуса, но не имеет надобности в сложных построениях, уже сделавшихся типичными для помпезной жизни московских великих князей и царей со времени Ивана III.

Старые предания говорят, что мать Ивана Грозного, Елена Глинская, любила бывать в Александровской слободе и при жизни своего престарелого мужа, Василия Третьего, и после его смерти; но сама она прожила недолго, и при ней Александровская слобода не успела стать постоянным местопребыванием царской семьи, да и не могла им стать. Для этого нужны были особые причины, каковые и были у Ивана Грозного отчасти в форме его бредовых идей, подозрительности и искания одиночества, отчасти в виде сознательной программы действий, идущих на разрушение старых традиций еще удельного порядка. Следовательно, именно при Иване Грозном, Александровская слобода из сперва провинциальной усадьбы, по-видимому, художественно одаренного Юрия Звенигородского, а затем из интимной резиденции московского великого князя, превращается в место официального пребывания московского царя, где принимались иностранные послы, заведена была типография, и, вообще, явились все околичности столичной жизни.

Иногда представляют себе бегство царя из Москвы в Александровскую слободу, как из столицы в какое-то подобие монастыря. Это заблуждение, может быть, происходит оттого, что в позднейшее время Александровская слобода превратилась в монастырь. В XVI веке не было ничего подобного. Нет! Столица переносилась из одного места в другое, из Москвы в небольшую, интимную усадьбу, переносилась со всею своею сложностью и затеями; а интимная усадьба теряла это свое свойство и превращалась в место блеска, торжественной и официальной церемонности и сухости. Конечно, какова бы эта усадьба ни была, в ней по заведенному порядку должен был быть храм; но этим характером, позднее свойственным и простой помещичьей усадьбе, и ограничивалось сходство Александровской слободы и какого бы то ни было монастыря. Не было ни общего здания монашеских келий, ни ограды, отделявшей замкнутый в себе монастырь от суетного мира. Где же и поискать еще суетности, как не в Александровской слободе Ивана Грозного. Открыто на высоком пригорке над речкой стояла усадьба; на открытой площади высились краны и хоромы, разбросаны были службы тюрьмы; открыто жил сам царь и его бесшабашные опричники. Находили на царя минуты раскаяния и он, подобно некоторым западным владыкам, смиренно и лицемерно, с цинизмом и суеверным страхом, облачался в монашеское платье и часами стоял на молитве, перебирая четками, принуждал к тому же и своих «кромешников», делавших это с еще большим лицемерием, но с гораздо меньшей охотой.

Но для таких минут не нужно было монастырей; достаточно было иметь монашеское платье, четки, да, в крайнем случае, уединенную келью. Этими тремя вещами, по-видимому, и обходился Иван Грозный. Самое замечательное, что поселившийся в Александровской слободе царь не выстроил ни одной новой церкви, ограничившись двумя стоявшими до него древними, причем древнейшую из них починил и расписал фресковою живописью. Действительно, в Троицком соборе по стенам и столбам сквозь новейшую реставрацию или, лучше сказать, порчу кое-где проглядывает старое письмо, типичное для линейно монументального стиля эпохи Ивана Грозного.

Конечно, новгородские живописцы, еще в первой половине ХVI века приехавшие из Новгорода с митрополитом Макарием в Москву, и выписанные после великого московского пожара 1547 года, или же ученики их расписывали стены собора. Живопись эта совсем непохожа на плотное письмо насыщенными красками, какое мы видим на остатках каменной алтарной стены позади иконостаса. Письмо стен характеризуется, прозрачными, как бы «акварельными» красками серо-желтых тонов с сильно проведенными темными контурами, как будто это раскрашенный рисунок или колоссальная раскрашенная ксилография. Такова по характеру была миниатюра эпохи Ивана Грозного и она диктовала правила своего стиля фреске; даже в диагональном, связном и гармоничном построении композиции отражается на Фресках Троицкого собора миниатюрный стиль эпохи Ивана Грозного, когда колорит мало интересовал художников. Зато создался новый и последний на Руси монументальный стиль живописи простых, величественных, но плоских форм, линейного рисунка и искусной композиции.

Из всех зданий церковного типа Иван Грозный выстроил лишь колокольню, как сооружение отдельно стоящее, да устроил церковь и колоколенку в своем дворце, о чем мы уже упоминали выше. Вернемся к этой постройке. Кубовидная, пятиглавая церковь дворца так переделана позднее, что от древнего ее вида не осталось и следа. Когда устраивался монастырь, то среди остатков строений Грозного существовала и эта дворцовая церковь, но она настолько оказалась разрушенной, что приходилось пользоваться более старой церковью Покровской. В ХVII веке, начав исправлять дворцовый храм, "исправили" и дворец, но так, что все стены его обоих корпусов и стены храма плохо сходятся друг с другом и с колокольней, помещенной с запада; там и сям окна оказались не на месте и разной величины, комнаты внутри то со сводами, то с плоскими потолками, расположены беспорядочно и на разном уровне.

Очевидно, здание исправляли не столько в смысле восстановления, сколько - приспособления для жилья. Колокольня, пристроенная с запада, более сохранила свой древний облик; она квадратная и имеет вверху арочные пролеты, по два с каждой стороны, с новгородскими «бровками» над арками. Вообще, вся колокольня похожа на новгородско-псковскую звонницу в виде стены и лишь тем представляет переход к позднейшей столпообразной колокольне, что имеет квадратное основание и на кровле непосредственно в нее врезающийся шатер, очень простой, с маленькой шейкой и главкой, более близкими к деревянному зодчеству‚ чем на шатре Покровской церкви. Шатер колокольни Успенского храма имеет одно нововведение, именно: окошечки-слухи в один рад по одному на каждой стороне, так что шатер превращается в колоссальный резонатор. Наличность фронтончиков в качестве убранства этих окошечек, да очень скромные карнизы - единственная "фряжская" (итальянская) деталь колокольни. Характерно, что подобные же оконца с фронтончиками мы находим и на отдельно стоящей колокольне, выстроенной в слободе Иваном Грозным.

Мы не знаем точного времени построения той и другой колокольни, но, возможно, именно Александровской слободе принадлежит первенство в пробитии шатра оконцами, как и создание самого каменного шатра, что мы видели выше. Среди комнаток со сводами, расположенных в колокольнице и возле церкви Успения, справедливо видят остатки келий; в одной из них была и расписная изразцовая печь с изображением рельефных двуглавых орлов, теперь погибшая. Нет сомнения, что покаянная келья Ивана Грозного была рядом с его домовой церковью. Но своеобразие этого паря сказалось и на других особенностях строения. И церковь и покаянная келья были расположены близ пиршественной залы.

Ныне дворец сильно врос в землю, а его второй этаж исказился; первый же этаж имеет обширную палату с маленькими арочными окнами, обведенными примитивным квадратным наличником из валиков, с грузными сомкнутыми сводами, опирающимися на стены в характере знаменитой Грановитой Палаты в Московском Кремле, специально выстроенной для парадных приемов и пиров в 1487-1491 годах итальянцами Марко Руффо и Пьетро Антонио Солари. С тех пор характер роскошной пиршественной палаты в русском зодчестве был закреплен. Именно таковой является и указанная нами палата дворца Ивана Грозного, и которую теперь приходится несколько спускаться, и окна которой почти касаются земли. Поэтому, вероятно, палата производит более мрачное впечатление, чем хотели строители; но и в общем она не весела; хотя в ней может вместиться несколько десятков человек, но своды ее низки и давят, окна малы и слепы, двери тесны, вентиляции‚ конечно, никакой. Тягостны были в этом помещении оргии безумного царя, непосредственно переходившего от разгула к покаянию, и не только в моральном, но и в прямом физическом смысле, так как и церковь и келья для «молитвенных сокрушений» были рядом.

Под пиршественной палатой находятся обширные подвалы с крутой, но широкой лестницей к ним. Досужая фантазия местных жителей видит в них подземные тюрьмы Ивана Грозного, несколько увлекаясь легендами о подобных каменных тюрьмах Западного средневековья. Надо думать, что тюрьмы Александровской слободы представляли собою просто крепкие деревянные избы с продолговатыми щелями, задвигавшимися доской ("заволочные окна"), да низкими дверями с крепкими засовами. В подвалах под пиршественной палатой нет признака тюрьмы ни в расположении помещений, довольно открытых между толстыми столбами, ни в широкой лестнице. Подвалы эти не более, как подвалы, необходимые для пира, то есть вмещавшие в себя всякую провизию, а также бочки с вином, игравшие столь видную роль в увеселительных предприятиях Ивана Грозного. Любопытно, что до нас не дошли здания Ивана Грозного иные, чем свидетельствовавшие о его страстях: пир и вино, молитва и покаяние соединялись дружно в одном здании.

Одним из самых замечательных зданий Александровской слободы является колокольня, выстроенная Иваном Грозным вблизи Троицкого собора, на юго-запад от него. Перед нами едва ли не древнейшая столпообразная колокольня, представляющая собою предшественника не только шатровых колоколен ХVII века, но и такого знаменитого памятника, как "Иван Великий" в Московском Кремле. Мы не знаем в точности, в какие годы выстроен столп "Ивана Великого", но окончен он при Борисе Годунове в 1600 г., как это значится в надписи под главой. Однако, рисунок одной рукописи около 1680 года ХVI века, именно так называемой "Царственной книги", дает изображение колокольни в виде столпа рядом с Успенским собором в Московском Кремле. По надписи на "Иване Великом" видно, что при Борисе Годунове он был лишь окончательно отделан. Надо думать, что начат он был еще при Иване Грозном.

Колокольня Александровской слободы предшествует "Ивану Великому"; таким образом, эпоха Ивана Грозного является создательницей нового типа постройки. Как явилась мысль к ее созданию? Мы уже указывали выше, что столп храма получился из переноса формы деревянного зодчества. Однако уже в древнейшем памятнике, именно Покровской церкви Александровской слободы, примешиваются черты, заимствованные от новгородских памятников иноземного происхождения.

Не было никакого смысла, при наличности новгородско-псковской звонницы в виде стены, измышлять новый тип звонницы, отвлекая для этого столп и шатер храма, придавая последнему новое назначение и, притом, чисто служебное, то есть служить лишь звонницей при храме. Очевидно, колокольня Александровской слободы является прямым подражанием каким-то со стороны занесенным формам. Мы уже упоминали о Евфимиевской часозвоне в Новгороде, бывшей известной Ивану Грозному. Кроме этого немецкого произведения на Русь в ХVI веке проникали немецкие архитектурные рисунки, оставлявшие впечатление на русских зодчих. Существует рукопись от 50-60 годов ХVI века, изобилующая изображениями западноевропейских зданий и среди них ярусными башнями с висящими на них колоколами. Некоторые из этих башен имеют покрытия главами, а други е- шатрами.

Колокольня Александровской слободы строена, конечно, русскими художниками, но знакомыми с иноземными, немецкими образцами. В настоящее время она сильно искажена пристройками с юга и запада, выстроенными в XVII веке и, отчасти, позднее, где в заточении проводила остатки своих дней одна из дочерей царя Алексея Михайловича. При ней же, по-видимому, была устроена и церковь в нижнем ярусе колокольни; второй же ярус так и остался пустующим, хотя возможна была у строителей колокольни мысль о помещении внутри нее храмов; но все же это могла быть мысль лишь об использовании пустующих помещений в здании церковного назначения, основная же мысль зодчего была - дать высокую столпообразную колокольню, а вовсе не церковь.

Если мы отнимем пристройки, то перед нами останется восьмигранный столп, крытый высоким стройным шатром, на котором узкая шейка повторяет восьмигранник и несет на себе главку с довольно вытянутым носиком. Самый столп имеет три яруса. Первый ярус представляет собою подклет, обставленный массивными столбами с глубокими арками между ними. Второй ярус гораздо ниже первого и имеет галереи над нижними аркатурами и столбами; галереи эти также сложены из очень толстых столбов и арок. Поверх второго яруса идут три ряда кокошников, постепенно уменьшающихся и сдвигающихся к центру, образуя как бы скульптурно-профилированные уклоны шатра. В нижнем ряду кокошников устроены ходы, служащие хорами для второго яруса столпа; из этих хор наружу пробиты круглые окна, приходящиеся в центре кокошников.

Ярусы кокошников - вещь обычная для ХVI века и идущая еще от веков ХIV-XV, но круглые окна - черта, известная как раз из тех рисунков русской миниатюры ХVI века, которые восходят к немецким образцам, и является отражением у нас романо-готической архитектуры Запада. Над кокошниками стоит третий ярус - открытый и невысокий восьмериковый столп для звона, на котором уже находится вышеописанный шатер. В нижней своей части он имеет окошечки-слухи, декорированные фронтончиками; по треугольным скатам шатра вынуть: филенки, как это мы видели в Покровском храме; крыша шатра имеет небольшой навес по своему основанию. Филенками разубраны стены и столбы всех трех ярусов, также исполнены и карнизы. Следовательно, не только в конструкции ярусной колокольни, но и в ее декоративных деталях сказываются влияния Запада (Германии и Италии). Из западных украшений следует отметить впервые здесь появившиеся толстые колонны, вставленные в филенки столбов второго яруса. Позднее, в ХVII веке, подобные колонны, как врезанные в стены, так и приставленные к ним, часто появляются, как декорация и храмов и гражданских построек. Но русским изобретением, быть может, в качестве упрощения южнославянской системы, являются ярусы кокошников, убранных по своим аркадам тягами карнизов и шнурами перлов.

Так, в изящно возносящемся вверх здании соединяется и иноземное и русское. Своим столпообразным характером, своей вышиной, маячащей над всеми окружающими постройками, своей многоярусностью колокольня является предшественницей "Ивана Великого", а шатровым верхом с люкарнами (окошечками) - шатровых колоколен ХVII века. Но сложности соединений ярусов, посредством рядов кокошников, на колокольнях более уже не повторялось; это исключительно изысканный пример строительства. Если позднее, как на "Иване Великом", так и на шатровых колокольнях мы и встречаем кокошники, но не более, как тщедушную декорацию без всякого конструктивного смысла. Так, в течение почти двух столетий на почве Александровской слободы появлялись архитектурные памятники, не только изысканные по своему изяществу, но и руководившие движением русского искусства. Не менее значительными были произведения и других отраслей искусства, но от них почти ничего до нас не дошло. С XVI веком кончается роль Александровской слободы, но именно в этом веке выступает значение села Коломенского.

Коломенское


Село Коломенское столь же старо, как и Александровская слобода. Расположенное на дороге из Москвы в Коломну, откуда идет и название села, Коломенское, находящееся всего верстах в десяти от Москвы, известно уже с ХIV века, упоминаясь в духовном завещании Ивана Калиты от 1328 года. Большую роль село Коломенское играло при Дмитрии Донском, который, после победы над татарами на Куликовом поле в 1380 году, построил в Коломенском церковь. К сожалению, мы не знаем, какова эта церковь была. В настоящее время на ее месте стоящий храм представляет новую стройку 1843 года; до того времени здесь был храм деревянный, не восходящий, конечно, к времени Дмитрия Донского.

Был ли первоначальный храм каменный или деревянный? Возможно первое, так как в фундаментах и, частью, алтарных стенах сохранились остатки какой-то старинной каменной кладки. Мы знаем, что в ХIV-ХV веках в Москве и ее окрестностях было понастроено не малое количество каменных храмов, но столь плохо, что почти ни один из них не дошел до нас, разве лишь в жалких остатках фундамента. По-видимому, рассыпался и построенный Дмитрием донским храм села Коломенского, а на месте его был выстроен деревянный; когда это случилось, мы также не знаем, не знаем и того, тот ли это был деревянный храм, который простоял до 1843 года.

От древнейшей церкви до последних дней сохранялась лишь плащаница времени московского митрополита Фотия, то есть относящаяся к 1410-1431 годам и представляющая собою тонкую работу русского шитья с изображением положения Спасителя во гроб. Древнерусское шитье было в свое время изысканным искусством и обнаруживает тонкий вкус и совершенное техническое знание, нередко бывших достоянием русских женщин-вышивальщиц. Можно сказать, это было столь же распространенное и специфическое художественное занятие женщин древней Руси, как фортепиано - новой России. Художественные формы вышивок объясняются иконописью; но сопоставление простых и притушенных тонов матового шелка дает вышивке оригинальный эффект; к тому же любопытно, как при плоской трактовке изображений, почти лишенных градаций света и тени, ловкие женские руки мастериц умели округло "лепить", распределяя массы стежков по разным направлениям, сообразно изгибам главных поверхностей формы.

Время, к которому относится плащаница, замечательно в истории древнерусской и именно московской живописи. Это время расцвета таланта Андрея Рублева, время усвоения и оригинальной переработки влияний западной живописи на византийской и русской почве. Тонкость и грация этой школы отразилась и на шитье Фотиевой плащаницы.

Очевидно, село Коломенское было излюбленным селом московских великих князей, если туда делались столь значительные и художественные вклады. Священниками были лица, близкие к князю. Так, священник "Митяй" был духовником Дмитрия Донского, хранителем его печати и даже кандидатом на митрополичий престол после кончины митрополита Алексия.

Нет никакого сомнения, что уже со времени Дмитрия Донского в Коломенском была устроена великокняжеская усадьба, которая, таким образом, едва ли не древнее, чем усадьба Александровской слободы. Но, тогда как последняя оставила нам замечательный памятник русского зодчества начала ХV века, в Коломенском от этой древней эпохи не осталось ничего. Мы так и не можем составить себе понятия об этой «подмосковной» вплоть до ХVI века, когда, при Василии Третьем, появляются здесь замечательные постройки.

Если отец Василия Третьего, Иван Третий, заботился о блеске московского двора и о московском Кремле, то сын его Василий, очевидно, был любителем загородных усадеб, которые он украшал невидимыми дотоле зданиями. Но что около 1513 года Васильевы архитектуры строили в Александровской слободе робко, то через полтора десятка лет они возвели в Коломенском смело. Это были столпообразные храмы, в камне воспроизводившие обычные в то время на Руси деревянные формы.

Коломенская усадьба глубоким обрывом делится на две части. Большая из них имела на себе собственно усадьбу, меньшая, по-видимому, занята была второстепенными, служебными зданиями. Здесь в 1529 году Василий Третий выстроил церковь во имя Иоанна Предтечи, "что в селе Дьякове". Последнее добавление характеризует нам значение этой половины села Коломенского, очевидно, населенного придворными и чиновыми людьми, а не только служившего местопребыванием великокняжеской семьи. Ясно, что усадьба села Коломенского, если и не отличалась блеском Александровской слободы времен Ивана Грозного, все же имела сложное устроение своей жизни в качестве резиденции. Кроме того, Василий Третий относился к Коломенскому, как к месту своей интимной, семейной жизни; этот склад усадьбы, в которой великий князь остался, прежде всего, хозяином, мужем, отцом, сохранился за Коломенским селом во все время его древнерусского существования; это было убежище семейных нравов, от которых до наших дней остался лишь раскошный и громадный фруктовый сад.

Древнерусскими семейными нравами означена и церковь Дьяковская. Василий Третий и Елена Глинская не имели детей и обращались с моленьем к богу о сыне, которого они обещались назвать Иваном. Дьяковский храм является молебным и имеет несколько престолов. Главный из них - Усекновения главы Иоанна Крестителя, другие - зачатия Иоанна Предтечи, зачатия святой Анны, апостола Фомы "неверного", митрополита Петра, наконец - Константина и Елены. Все наименования имеют какое-либо отношение к княжеской семье или же к предмету моления.

Надо думать, что зодчему было предложено задание так или иначе сгруппировать все второстепенные престолы вдруг главного. Задача была разрешена по примеру деревянных храмов, в которых приделы вполне оправдывали свое наименование, так как были клетями или столпами, прирубленными к главному храму. Зодчие Василия Третьего остановились на типе столпа, который уже был известен в каменной форме в Александровской слободе. Мы уже указывали, что, помимо влияния русского деревянного зодчества, также могло быть воздействие тех каменных столпов, которые были воздвигнуты при помощи немецких архитекторов. Тут же заметим, что Дьяковская церковь построена была, когда на площади Московского Кремля уже стоял Архангельский собор, повлиявший своим убранством и конструктивными чертами на всю дельнейшую древнерусскую архитектуру.

Из всего этого ясно, что Дьяковская церковь не представляет из себя копировки какого-либо деревянного храма, а является произведением сложного характера. Дьяковская церковь представляет собою систему пяти восьмигранных столпов; с восточной стороны между столпами теснится полукруглая абсида главного центрального столпа. Столпы делятся карнизами на три части, как бы этажа, не соответствующих никакому внутреннему делению. Особенность идет прямо от Архангельского собора, имеющего подобные ложные расчленения чисто декоративными карнизами. В общем, храм не теряет характера пяти самостоятельных столпов, отношения подчинения и соподчинения которых являются чисто логическими, а не конструктивными. Каждый из столпов имеет по своим граням между верхними и нижними карнизами филенки, украшенные по краям узорчатыми гуртиками и валиками. Карнизы, завершающие столпы, особенно значительны по своим профилям. Все эти детали идут также от Архангельского собора и являются прижившимися у нас итальянизмами.

Столпы должны были бы завершаться шатрами с глазками, но зодчие не рискнули вводить в свое создание пять шатров; самую постановку пяти башен они рассчитывали для возведения традиционного пятиглавия. Однако косые линии шатров на восьмерике также были привычными для русского глаза. Задние ловко примирили обе традиции. На восьмиугольных столпах они поставили ряды кокошников, суживающиеся вверх и всей своей массой дающие на фоне неба косые линии шатровых кровель. На боковых столпах это, в сущности, не кокошники, а фронтончики в три яруса; над средним столпом - сперва полукруглые закомары, а над ними фронтоны, при чем те и другие соединены маленькими промежуточными кокошничками. На этих рядах кокошников стоят уже довольно плоские купола на широких барабанах, убранных четыреугольными впадинами, так называемыми ширинками. Нельзя не заметить, что при башенном типе здания подобное покрытие куполами на барабанах довольно громоздко и завершение столпа суживающимися рядами кокошников очень мало смягчает эту громоздкость.

Особенно это заметно на среднем столпе, где на восьмигранном постаменте были намечены как бы восемь барабанчиков, чтобы своими главами окружить главу среднюю, как это иногда бывает в деревянной архитектуре. Но эти барабанчики превратились лишь в неуклюжие подпорки среднего тамбура, короткого и широкого, на котором лежит один широкий и плоский купол с вытянутым носиком. И этот тамбур, и подпорки-барабанчики украшены карнизиками, впадинками, фальшивыми маленькими закомарамы.

Следует, наконец, обратить внимание на церковь, которая была выстроена в непосредственной близости с хоромами и даже соединялась особым крыльцом с внутренними покоями.

В точности неизвестно, когда эта церковь выстроена. Существует предание, что ее выстроили еще в первой половине ХVII века. Другое известие говорит, что ее строил в 1649-1650 годах староста дворцовых плотников Иванов Смирной, то есть церковь, по-видимому, должна была быть деревянной и созданной лет на двадцать ранее окончания знаменитых деревянных хором села Коломенского. Существующая теперь церковь представляет собою типичную московскую постройку последней четверти ХVII веха, когда древнерусское зодчество довело до вырождения тип древнего пятиглавого храма. Вероятно, на месте каменного храма ранее стояли последовательно два деревянные, каменный же был сооружен не ранее 1681 года, когда Коломенский дворец переделывался.

Мы видели, что позднейшие сооружения села Коломенского употребляли западные новшества в весьма умеренном количестве. Характерно, что и для усадебного храма была выбрана заурядная форма приходской церкви, обычной для всенародного вкуса, для масс столичного и провинциального населения. Это "освященное" пятиглавие на довольно высоком, но нешироком кубе, крытом на четыре пологих ската. Закомары, когда-то служившие опорой сводчатой кровле, превратились в чисто декоративные кокошники, помещенные под кровлей, сдавленные двумя карнизами, сверху и снизу; в нижнем карнизе помещен и сухарчатый фриз. Неуклюжие массивы стен вертикально расчленены лопатками, но эти расчленения не соответствуют по своему положению кокошникам над карнизами. Так теряется всякая конструктивная схема, превращаясь в украшение, за которым художник хочет скрыть позабытую логику былого зодчества. Кажется, что куб храма лишь воспроизведение в камне высокой деревянной клети, которая не нуждается ни в вертикальных лопатках, ни в кокошникак, но которые ей навязаны, как необходимый признак старого каменного собора.

Куб поднимается вверх, как двухэтажное или, скорее, двухсветное здание; сильно же выступающие на восток абсиды (алтарные полукружия) доходят до высоты лишь первого этажа, также подчеркивая происхождение архитектурного типа от деревянного клетского храма.

Галереи, идущие вокруг храма, с кровлями на высоте алтаря, сливаются с ним на востоке, образуя приделы, завершенные узкими барабанами, стоящими на декоративных кокошниках и снабженными сверху вытянутыми грушевидными главами. Нечего говорить, что эти барабаны совершенно глухие и скорее должны быть названы шеями. Таково же и пятиглавие основного куба, опять-таки подчеркивающее формы, происходящие от деревянного строительства. Особенно для декоративных вкусов эпохи характерны небольшие почти квадратные окна, но снабженные чрезвычайно массивными наличниками из набора всяких колонок, карнизов, ширинок, кокошников. Наличники эти так мало считаются с конструктивностью форм, что нередко врезаются в столь важные архитектурные части, как карнизы стен. Храм имеет крыльца с крытыми переходами и рундуками, на которых стоят шатры, довольно широкие, но совершенно не напоминающие стройных шатров ХVI века.

Рядом с церковью расположена шатровая колокольня с слухами в шатре в виде окошечек. Самый столп колокольни состоит из восьмерика на четверике. Скульптурные украшения слухов, стояков пролетов, окошек и ребер четверика, а равно и характер шейки с главкой - те же, что и у храма.

Характерно, что в этих формах храма, колокольни и их декорации замечается уже нечто тривиальное, заурядное. Подобные церкви во второй половине ХVII века были понастроены во множестве в Москве и других городах, а также и по деревням. В глухой же провинции подобные произведения зодчества воздвигались и в течение ХVIII века.

Даже двуцветность Коломенской церкви ХVII столетия - красные стены при белых наличниках, лопатках и карнизах - не представляет ничего исключительного. Перед нами типичный приходский московский храм, в котором нет следа от былого собора, как нет значительных воздействий роскошной поволжской архитектуры, или вновь возникавшей специально усадебной, превратившейся в особый "нарышкинский" стиль.

Так робко, с боязнью новизны, покончило свою художественную жизнь село Коломенское, задававшее в ХVI веке тон всему древнерусскому искусству. Но как начало это село с подражаний деревянному национальному зодчеству, так и кончило той же тенденцией, где можно, то есть, в хоромах, в роскошных формах, а в других случаях, в построении церкви ХVII века, в более бедных и робких, даже вырождающихся.

Когда во второй половине ХVIII столетия начали было возобновлять село Коломенское и строить новый дворец, то из этого ничего толкового не вышло. Наконец, постройку бросили и от нее остались лишь два служебные корпуса, необыкновенно безобразящие старые врата, к которым они как бы прилипли.

Измайлово


Одновременно с обновлением в ХVII веке села Коломенского началась стройка в другом селе - Измайлове. Новое хозяйство в Измайловской усадьбе стало заводиться с 1663 года. Хозяйство было очень обширным н замысловатым; кроме обычных хозяйственных статей в раде полеводства, огородничества, садоводства и пчеловодства, было заведено даже шелководство, насажены виноградники и устроен зверинец, отчего самое поместье и, впоследствии, до наших дней, местность эта приняла наименование "Измайловского Зверинца".

Был выстроен и деревянный дворец, около 1665 года; по рассказам иностранцев он имел около трехсот башен, то есть‚ попросту говоря, вышек со шпицами. Нетрудно угадать в этом дворце то же причудливое сочетание хором-теремов с высокими кровлями, которые мы видели в селе Коломенском. Множество деревянных служб среди зелени садов дополняло живописность целого.

Но озаботились не только созданием полезных для дела, служебных зданий. Некоторые из них имели характер эстетический или увеселительный. В садах для этого были поставлены особые терема и галереи-гульбища. Был устроен даже какой-то лабиринт "Вавилон".

Как и в селе Коломенском, в Измайлове появились картины "бытийного" письма на повествовательные темы, а также "проспективные", архитектурные виды. Но размещены они были не только во дворах, а также и в садах, очевидно, в особых беседках "гульбищах", и принадлежали кисти как русских мастеров, так и заезжих иностранцев.

Дворец, стоявший на берегу реки Серебрянки, был еще окружен рвом с водой и, таким образом, оказывался на острове, сообщаясь с окружавшими его садами и полями посредством моста.

Можно думать, что Измайлово еще более подчинялось требованиям и укладу частной жизни. Все в нем было интимнее, чем в Коломенском; зато хозяйственные статьи, огороды и сады, особенно последние, были выдвинуты на первый план. Коломенское было давно насиженным местом, имевшим свою историческую судьбу, свои пышные сооружения, которые влекли ко многому‚ и к поддерживанию былого блеска, и к осторожному введению новизны. Александровская же слобода была уже забыта, отошла в глубокую даль истории, и модернизировать на ее почве, и в области хозяйства, и в области искусства, было бы дико и вряд ли кому-нибудь пришло в голову.

Село Измайлово было сравнительно новым поселением; там возможно было испробовать новые вкусы, дать новые образы искусства, изменять и переделывать. Короче говоря, новое время искало новой почвы. И вот, в последней четверти ХVII века уничтожается дворец, выстроенный в середине века, воздвигается новый, создаются каменные ограды с башнями, каменные храмы и каменный, один из первых на Москве, мост. Даже внутренний двор был разделен на две части каменной стеной с интереснейшими воротами в ней.

Постройки начались в конце 70-х годов XVII столетия, когда были выстроены в 1678 году. Иоасафовская церковь, а в 1679 году Покровский собор и стены с башнями. Дворец же был закончен лишь в 1581 году, когда старые хоромы были перенесены на Пресню. Дворец еще раз перестраивался в 1701 году. Таким образом, Измайловское не оказалось в XVIII веке так заброшено, как устаревшие, полное веяний древней Руси, Коломенское.



Реставрация старых книг Оценка старинных книг Энциклопедия букиниста Русские писатели Библиотека Ивана Грозного История русских книг