Царская библиотека ХVI века состоит из двух: греческой библиотеки Софьи Палеолог и, так сказать, европейской - собственной библиотеки Грозного. Общей особенностью писаний о библиотеке Ивана Грозного в ХVIII и ХIХ столетиях является смешение понятий библиотеки Софьи Палеолог и Ивана Грозного, библиотеки царской и царского архива, и полное отсутствие ясного и отчетливого представления о том, что так называемая «библиотека Грозного» в своей первооснове восходит к XV веку и находится ныне в московском подземном тайнике.

ПЕРЕЙТИ В ПОЛНЫЙ КАТАЛОГ СТАРИННЫХ И АНТИКВАРНЫХ КНИГ

Исследователи этого вопроса обычно начинают от «печки», от библиотеки так называемой «великокняжеской», якобы остававшейся без всякого употребления еще в княжение Василия III. Но, спрашивается, откуда взялась эта библиотека, когда и как она образовалась? Эти кардинальные вопросы остаются без ответа. Не дает ответа, например, и архиепископ Макарий в своей обстоятельной в общем-то "Истории русской церкви", когда говорит о греческой библиотеке Софьи Палеолог как о свалившейся откуда-то сверху. "Сохранились, - говорит он, - сведения о некоторых наших библиотеках. Но важнейшая из них, великокняжеская, оставалась без всякого употребления".

Но откуда взялась эта "великокняжеская" библиотека, и почему она оставалась, и как долго, "без всякого употребления"? Ответить на эти вопросы автору и в голову не приходит: для него это стопроцентная terra incognita. Для него ли одного?

Как пишет Карамзин: "В ХV веке греки и выходцы из Рима, прибывшие в Москву с царевной Софией, перенесли в новую отчизну некоторые, сохранившиеся от турецкого варварства, памятники своей словесности". По указанию Арндта, великий князь Иван III получил из Рима собрание драгоценных кодексов. Святители-греки, особенно Феогност и Фотии, привезли из Царьграда древние греческие хартии; в нее также поступали рукописи из Киева, Новгорода и Пскова и разных монастырей.

Великий князь Василий, нашедши в числе сокровищ предков своих множество греческих рукописей, для описания оных вызвал из Греции ученого инока Максима, который с соизволения султана прибыл в Москву в 1518 году. Когда Василий показал ему это собрание, он воскликнул: "Государь, вся Греция не имеет ныне такого богатства, ни Италия где латинский фанатизм обратил в пепел многие творения наших православных богословов, спасенные единоземцами от варваров магометовых". Об эвакуации Фомой Палеологом царской греческой библиотеки из Константинополя в Рим, а через Рим, Софьей, в Москву, Максим, как это, очевидно, ничего не знал и не слыхал.

По мнению Снегирева, Максим сделал не дошедшую до нас опись всем "еще не переведенным сочинениям и вручил ее великому князю, который повелел отложить сии не переведенные книги особо от переведенных на русский язык рукописей, а начать перевод с Толковой Псалтыри и Триоди". Иконников (как и Лихачев Н.П.), не отличая собственно библиотеки Софии Палеолог от позднее собранной и слитой в одно целое с первой библиотеки Ивана Грозного, пишет: "...нельзя не согласиться с профессором Клоссиусом, что это была одна и та же библиотека", тогда как на самом деле это были две совершенно разные по времени и происхождению библиотеки.

Почему греческие рукописи очутились в Риме, об этом догадывается, кажется, один только Клоссиус: "...рукописи могли достаться из Константинополя". Каким образом? Увы, ответ фальшивый: "...через греков, выходцев после падения греческой империи". Об историческом подвиге Фомы Палеолога Клоссиус, видимо, не имел понятия. Последний сомневался, чтобы "греческая библиотека могла уцелеть от древних времен при тех опустошениях, каким вообще подвергались русские города". От сомнения Клоссиуса переходим к категорическому утверждению Забелина, что библиотека Софьи Палеолог погибла при сожжении Москвы в 1611 году, чем он сбил с толку многих и надолго затормозил изучение проблемы.

Забелин И.Е., не замечая, что впадает в противоречие, утверждает, что подземная библиотека Грозного сгорела, а вот его подземный архив - нет! Необходимо подчеркнуть правильную установку Забелина, что библиотека и архив Грозного - две совершенно разные вещи. Это библиотека греческих и римских классиков, а также, можно сказать, первопечатных книг Европы, которые Грозный, большей частью покупкою, нередко за большие деньги, стянул оттуда в московский подземный сейф Аристотеля Фиораванти.

В Ливонской хронике рижского бургомистра Франца Ниенштедта, изданной впервые полностью только в 1839 году, содержится указание, что книги библиотеки Грозного частью были куплены, частью получены в дар с Востока, Здесь, думается, надо усматривать намек на "приданое" Софьи Палеолог. Среди книг библиотеки Грозного, виденных пастором Веттерманом (вернее - "другим немцем", анонимом), упоминается Тит Ливий (59 г. до н.э.- 19 г. н.э.). Из его книг дошли до нас только 35.

Еще упоминается книга Цицерона, знаменитого римского оратора и писателя (106-43 гг. до н.э.) "Dе republiса" и 8 книг "Нistoriarum"; Светониевы (римский историк I-II вв.) истории о царях; Тацит (римский историк, 54-174 гг.); "Соrpus Ulpiani" - Ульпиан (римский юрисконсульт, 170-228 гг.), Рарiniani - Папиниан (римский юрист, 140-212 гг.); Раuli и т.д. "Книга римских законов"; Юстиниановы истории Юстиниан I (византийский император, 482-565 гг.); Соdех Соnstit Imper Тhеоdosii -  Феодосий I Великий, римский император (346-395 гг.); Virgilii - Вергилий, знаменитый римский поэт (70-19 гг. до н.э.); Саlvi огаtiones еt роеmata - полагают, что это - Сауs Licinius Саlvus (82-46 гг. до н.э.), латинский элегический и сатирический поэт, творения которого считаются утраченными; Yustinini Соdех Соnstit; Соdех Novellar (эти книги достались от императора).

Далее упоминается "Саллюстиевая война Югурты" (Dе bеllо Yugurthino) - Саллюстий, знаменитый римский историк (86 - ок. 35 гг. до н.э.); сатиры Сира; Саеzаг Соmment de bello Gallico - Юлий Цезарь, полководец и государственный деятель (102-44 гг. до н.э.); Соdri Ерithalam - думают, что это поэт Кодд, упоминаемый у Ювенала и Вергилия; Истории Полибиевы - Полибий, греческий историк (204-121 гг. до н.э.), из 40 книг его всеобщей истории сохранилось лишь пять первых; Аристофановы комедии - Аристофан, греческий автор комедий (446-387 гг. до н.э.), из 44 комедий дошла до нас только четверть; Ваsilica; Novelae Constituones; Pindari Carmina - Пиндар, греческий поэт-лирик (521-441 гг. до н.э.), автор 45 од; Heliotrop Gynothed - думают, что это Гелиотропов эротический роман; Наерhestion Geographiса; Theodori Athanasi Zamoreti etc Interpretacioes и т.д.

Приведенный список древних классиков, найденный профессором Дабеловым в делах Перновского архива в 1822 году, известен в истории библиотеки Грозного под названием списка Дабелова. Приоритет, бесспорно, принадлежит названному ученому (хотя Дабелов не искал его, а лишь случайно наткнулся на него в связке нужных ему юридических документов), тогда как пишущий эти строки вторично открыл тот же список в результате специальных поисков лишь 91 год спустя, в 1913 году.

Дабелов подвернувшийся ему список опубликовал в Jahrbuch fur Rechts gelehrte in Russland, Riga 1 822 Ymdex lines unbekau then Herrn. На заметку Дабелова появилась критика в Hallische allgemeine Litteratur Zeitung. Дабелов ответил в № 101 того же журнала, после чего на открытие Дабелова обратил внимание его коллега по Дерптскому университету Фридрих Клоссиус. Клоссиус взялся за широкую пропаганду открытия в журналах и в личной переписке. Например, в письме от 26 ноября 1824 года к Jourdanu Warm Koenig, он писал, что существует каталог рукописей библиотеки великого князя Ивана Васильевича Великого, супруга принцессы Софии, племянницы последнего греческого императора. Этот князь купил (achete) множество рукописей на Востоке. В этих словах Клоссиуса обнаруживается неосведомленность его о происхождении библиотеки и обстоятельствах водворения ее в московский тайник.

Прошло полтора года, Клоссиус пишет другому ученому, от 6 мая 1826 года, Вишеру. Тут Клоссиус уже подробно излагает историю находки важного архивного документа и пытается определить его научное значение. Он говорит, что, сохранись эти рукописи до наших дней, Россия могла бы возобновить для Европы времена князя Медичи, Петрарки, Боккаччо, когда из пыли библиотек были извлечены неведомые сокровища древности.

"Список Дабелова" в переводе с Platteutsch начинается словами: "Сколько у царя рукописей с Востока? Таковых всего до 800, которые он частью купил, частью получил в дар. Большая часть суть греческие, но также много и латинских. Из латинских видены мною: Ливиевы истории, которые я должен был перевести. Цицеронова книга Dе герubliса и 8 книг histoiarum. Светониевы истории о царях, также мною переведенные. Сии манускрипты писаны на тонком пергаменте и имеют золотые переплеты. Мне сказывал также царь, что они (соdех) достались ему от императора греческого и что он желает иметь перевод оных; чего, однако, я не был в состоянии сделать". Кто этот таинственный переводчик, "другой немец" (после Веттермана), по выражению упомянутого автора "Истории русской церкви" Макария? История знает только, не Веттерман... Загадка эта и многие другие будет раскрыта, лишь когда таинственная Либерея из московского тайника будет извлечена на свет!

Аноним ("другой немец") не был в состоянии перевести намеченных классиков из библиотеки Грозного потому, по всей вероятности, что она Грозным была экстренно запечатана, ввиду неудачи с Веттерманом, а также по случаю спешного переселения со всем семейством в Александровскую слободу. Знал ли Веттерман этого "другого немца" лично? Если аноним не мог продолжить перевод книг не потому, что Либерея неожиданно была замурована царем, то почему же? Тайна истории, раскрыть которую может только вскрытие аристотелевского сейфа в подземном Кремле.

Существуют, однако, и высказываются иногда сомнения в "Списке" Дабелова. Большинство, впрочем, как русских, так и иностранных ученых, безусловно, верят "Списку". Таковы Клоссиус, Преображенский, Жмакин, Иконников, Эдуард Тремер. В качестве скептика в достоверности "Списка" выступает Лихачев Н.П. "Странно, - заявляет он, - что профессор Дабелов в каких-нибудь шесть лет забыл местонахождение такого важного манускрипта, странно, что в эти шесть лет целые четыре связки "Соllесtаnеа Регпаviensia" могли исчезнуть настолько бесследно, что о существовании их не знал сам перновский архивариус. Но еще страннее то, что Дабелов, описывая слово в слово целый каталог (siс!) чрезвычайно важных рукописей, тщательно ставя точки на месте неразборчивых им не только слов, но и отдельных букв, не потрудился списать начало рассказа и даже записать имя того пастора, который составил список!

"Профессор Дабелов, - говорит Клоссиус, - не мог вспомнить имени пастора, думая, однако, что он назывался не Веттерманом". Что этот пастор не был Веттерманом, это не подлежит сомнению, Веттерман видел только несколько книг царской библиотеки, каталога их не составлял, с царем не переговаривался, ничего не переводил.

Простодушный Веттерман с его известием о значительных авторах, могущих принести пользу протестантским университетам, едва ли обладал филологическим образованием Anonimusia и, думается, не догадался бы быть настолько палеографом, чтобы отметить тонкость пергамента рукописи. Самая забывчивость Дабелова относительно имени пастора со скептической точки зрения легко объясняется осторожностью человека, знакомого с тщательностью, с какою немцы разрабатывают свою историю: у немцев и пасторы ХVI века могли оказаться на счету.

Вообще открытие Дабелова возбуждает величайшие сомнения в своей достоверности. Насколько ядро рассказа Веттермана должно лечь в основу известий об иноязычных книгах царской библиотеки ХVI столетия настолько мы имеем право остерегаться подробностей анонима, даже более того, игнорировать их до того времени, когда будет найдена таинственная связка "Соllесtаnеа Реrnаviensia" № 4.

Эпоха, в которой действовал Дабелов, рядом с ясно выраженным стремлением к разработке отечественных древностей, отличается изобилием фальсификаций, подделок, удачных и неудачных подлогов. Сведения о личности Дабелова недостаточны и бледны, на основании их нельзя ни укрепиться в обвинении в ученом обмане, ни отказаться от него".

Лихачеву Н.П. очень хотелось набросить на личность Дабелова тень и объявить его... мистификатором. Здесь чувствуется превалирующее влияние на колеблющегося Лихачева незыблемого, резко очерченного и, так сказать, конченого отрицателя библиотеки Грозного в натуре Белокурова С.А. Но если Белокуров - "конченый", то Лихачев - "и нашим и вашим": с одной стороны, плачет, с другой - смеется. В этом опасность Лихачева: тянет серьезно с ним полемизировать, так как надежда переубедить балансирующего на острие иглы не оставляет.

Но пора с Лихачевым, наиболее серьезным противником библиотеки Грозного, покончить: он сам поставил над «i» точку: "...мы имеем право остерегаться подробностей анонима, даже более того, игнорировать их до времени, когда будет найдена таинственная связка «Соllесtаnеа Реrnаviensia» № 4". Решающий для Н. П. Лихачева документ найден! О чем же спорить? Совершенно ясно, что таинственная библиотека была и есть, что ее остается только изъять.

Выше выяснено, что раз "Соllесtаnеа Реrnаviensia" найден, Лихачев и компания не имеют права игнорировать подробности анонима. Следовательно, видеть подлинный список библиотеки, восходящий к моменту, когда библиотека была вскрыта царем, когда аноним переводил ряд классиков из ее состава, когда Веттерман и К собственноручно, отряхнув с книг вековую пыль, перелистывали перлы классицизма, - равносильно видеть самое библиотеку в какой-то мере, значит, быть ее очевидцем.

Таким очевидцем и является автор этих строк, единственный после профессора Дабелова, кто на протяжении истекших столетий держал в своих руках подлинный реестр книг из таинственного кремлевского подземного сейфа Софьи Палеолог, восходящий к тому далекому времени, когда над подземным сокровищем человеческой мысли носился не призрак кровавого царя, а сам он, этот царь, во плоти и крови, живой, конкретный человек, рылся в этих заповедных книгах, томимый неутолимой жаждой знаний.

Но ищущий ум любознательного царя бессильно никнул перед семью печатями на каждой книге на чужом языке. Нужна была помощь знающих - переводчиков. Подвернулся захожий лютеранский пастор Веттерман, добровольно прибывший в Москву из Дерпта за своими выселенцами-земляками. Пастор казался человеком ученым, царь "отменно" уважал его и даже решил поручить ему на пробу ознакомиться с характером содержимого его библиотеки, дабы узнать, достаточно ли он научен, чтобы перевести те или иные книги на русский язык. Нас сейчас интересует момент осмотра потайного сокровища Грозного группой захожих немцев.

Но пусть во весь голос говорят документы. Важнейший из них - рассказ Веттермана о виденных им книгах в тайниках Кремля. Рассказывал он об этом рижскому бургомистру Францу Ниенштедту. Но разве одному бургомистру, а не сотням других лиц, землякам и знакомым? А его "клевреты", все эти Шреттеры, Шрефферы, Браккели, разве молчали они? Их рассказы с гиперболическими узорами пошли гулять из рода в род, из поколения в поколение, обратившись в живучее «семейное предание». Дошло оно и до наших дней. Я имел случай с удивлением убедиться не один раз, что немцы не только ученые, а часто даже рядовые знают о библиотеке Грозного гораздо больше нас, русских...

Франц Ниенштедт (1540-1622 гг.) рассказ, слышанный им от Веттермана, сжато и кратко, как бы мимоходом, пересказал в своей «Ливонской хронике», напечатанной в "Прибалтийском сборнике", т. IV. стр. 37. Этот абзац в «Хронике» и является той осью, на которой вращается миф о легендарной библиотеке Ивана Грозного. Кроме указанного источника о библиотеке Грозного имеются еще два. Известие Арндта в "La Chronique de la Livoni" 1753 г., in folio, извлеченное из не опубликованной еще в 1753 году "Хроники" Ниенштедта. Опубликована она, в общем, через 200 лет, в 1839 году. И известие Иоганна Бакмейстера, опубликованное через 23 года после известия Арндта - в 1776 году.

Лихачев Н.П. в своей уже так хорошо известной нам книге о библиотеке и архиве ХVI века приводит текст Ниенштедта по Клоссиусу: "Ибо Клоссиус, - говорит он, - пользовался, как печатными известиями Арндта и Гадебуша, так и некоторыми более исправными списками хроники Ниенштедта (Тилеман, Бротце и т.д.)".

Список "Хроники" Ниенштедта, изданный Тилеманом, и есть "наиболее исправный". Об этом Тилеман так говорит: "При издании хроники Ниенштедта я пользовался шестью копиями, из которых самая важная - древняя рукопись, которую доставил мне пастор Бергман из Руена. Она содержит в себе 93 ненумерованных листа «in folio». Два первых листа писаны позднейшей рукой, в средине и на конце нескольких листов недостает. Этот экземпляр очень пострадал от времени, но он, бесспорно, тот, который вернее всех прочих передает затерянный оригинал". Таким образом, ориентироваться надо на текст, изданный Тилеманом.