О существовании у Московских великих князей и царей какого-либо собрания иноязычных рукописей мы не имеем решительно никаких летописных свидетельств. Ни одна из дошедших до нашего времени летописей не только не ведет какой-либо нарочитой речи об этих рукописях, о появлении их в Москве, присылке кем-либо, но и ни разу не обмолвливается при своих повествованиях каким-либо замечанием по их адресу, например, о гибели, уничтожении их при рассказе о многочисленных пожарах, опустошавших Москву в XIV-XVI веках. За этот период времени летописи говорят о 23-х пожарах Московского Кремля и ни в одном известии об этом ни разу не встречается какого-либо упоминания об иноязычных рукописях царской библиотеки.

Все, что доселе говорилось о собрании сих рукописей у Московских государей в XVI столетии, основывается на одном русском свидетельстве, приписываемом Максиму греку, и на двух иностранных, составляющих собственно одно, именно на сведениях, заключающихся в Ливонской хронике Ниенштедта и в списке неизвестного лица, найденном профессором Дабеловым; к этим «старым» свидетельствам, обращавшимся в нашей литературе давно, Соболевский А.И. в последнее время присоединил еще два свидетельства: 1) Паисия Лигарида, митрополита газского и 2) «свидетельство летописное», одно – отмеченное Строевым П.М. в «Библиологическом Словаре», а другое – находящееся в «Степенной книге». Эти источники наших повествований о великом множестве иноязычных рукописей у Московских великих князей и царей мы и рассмотрим, начав с свидетельства, приписываемого Максиму греку.

Сношение православного Востока с русскими, как известно, не прекращалось и в монгольский период нашей истории; то же самое желание получить поболее милостыни от благочестивого народа русского, которое так много собирало греков в Москву в XVII веке, заставляло последних предпринимать путешествия в нее и ранее, в XIV-XVI столетиях. Более частые сношения Москвы происходили со святой Афонской горой, откуда к нам прибыл и преподобный Максим грек.

Лет за двадцать до него, в августе 1496 года в Москве были «игумен да три старца из Святые горы, из монастыря святого Пантелеймона, милостыни ради. И князь великий их пожаловал, милостынею издоволил, а на иные монастыри Святой горы милостыню с ними же послал и отпустил их с тем же послом вместе (Волошским, с которым и пришли); понеже бо из старины тот монастырь святого Пантелеймона в Святой горе строение беаше первых великих князей русских». Из того же Пантелеймонова монастыря приходили старцы и лет через десять – в ноябре 1507 года «милостыни ради, диакон Пахомие да монах Яков; и князь великий Василий Иванович учредив их милостынею довольно и отпусти их с Москвы месяца мая девятого числа». В январе-июне 1509 года были оттуда же старцы Василий, Симеон и Яков. А в конце 1514 и начале 1515-го, года за три до приезда Максима грека, в Москве были «лавры святого Афанасия старец Мелентей да из Ватопеда монастыря старец Нифонт духовник с грамотами».

В марте 1515 года вместе с этими старцами и возвращавшимся из Москвы турецким послом был отправлен в Царьград Коробов В.А.; «а в святую гору Афонскую князь великий послал с милостынею Василия Копыла Спячего да Ивана Варавина». С последними, кроме грамоты, в коей уведомлялось о посылке милостыни на Афон и было прошено о молитвах, была отправлена особая грамота к афонскому Протату, в которой великий князь просил прислать из Ватопедского монастыря старца Савву «переводчика книжново на время»; по миновании надобности великий князь обещался отпустить его обратно в монастырь. Требование Московским правительством присылки определенного лица – старца Саввы – объясняется, как должно думать, тем, что на него именно указал бывший тогда в Москве Ватопедского же монастыря инок – духовник Нифонт, к которому, вероятно, обратилось с запросом об этом наше правительство, имея нужду в книжном переводчике.

Коробов, посланный в Константинополь с чисто политическою целью для переговоров с турецким правительством о торговых сношениях, делах крымских и общем союзе на крымцев, в марте 1516 года уже возвратился из Царьграда в Москву. Посольство Копыла и Варавина на Афоне было не так успешно, и послы вернулись в Москву только через три года после своего отъезда из нее и через два года по приезде в нее Коробова. Очевидно, что что-то случилось, что так долго задержало наших послов на Афоне; быть может, причиною этого было то, что старец Савва отказался ехать в Москву. Игумен Ватопедского монастыря Анфим в грамоте своей к митрополиту Варлааму, извещая о приходе к ним В. Копыла и о получении с ним милостыни, писал, что Копыл «такоже возвести нам о святом и духовном отце госполине Савве, аще всхощет потрудитися до Руси, никаких ради вещей нужных тоя земли; старец же был многолетен, ногами немощен, не возможе исполнити повеления благовернейшего князя и твоего великого святительства, о нем же и прощения просить».

4 марта 1518 года возвратился в Москву Василий Копыл и Иван Варавин, «да с ними вместе приде к великому князю Василью Ивановичу всея Руси из Царьграда, от вселенского патриарха Феолипта митрополит Григорий грек от града Жихна Цареградской области; да с ним вместе придоша старцы от святые горы Афонские к великому князю государю и к первосвятителю Варлааму митрополиту всея Руси бити челом великому государю о нищете поможениа, милостыни ради: от Благовещения пречистые Богородица из Ватопеди монастыря три старца Максим грек, да Неофит священноинок грек да Лаврентий болгарин, а от святого великомученика Пантелеймона из Русского монастыря Сава преименитый игумен».

Все наши официальные сведения о приезде в Москву Максима грека ограничиваются изложенным, ибо до нашего времени не сохранились все относящиеся к сему документы. Мы знаем, что в Москве нужен был переводчик, но для чего именно, уцелевшие до нас акты не говорят. Об этом мы имеем показания самого преподобного Максима грека в его сочинениях. Тотчас по приезде его в Москву ему было поручено перевести Толковую псалтырь; через год и пять месяцев он окончил эту работу и представил ее великому князю вместе с посланием к нему, в котором между прочим писал: «сие воистину воздвиже твою державу к превожению толкований псалмов, по многи лета в книгохранилнице заключенных бывших и молем единым в ядь предлежавших, человеком же никою пользу подавших. Но царство твое от пребывающей в тебе благодати разумом просвещено, яко же преди рех, и душою божественной ревности исполнено, сообщает абие совет преосвященнейшему о Господе отцу своему, господину Варлааму митрополиту всей России, и того такоже сдышуща усерднейша обретает и молитву от него и благословение прием, скорейшее писмены не празным, но классы человеколюбия изобилне плодоносящими, проту и иноком во Святой горе пребывающим призывал от честной обители Ватопеди Саву некоего, единого сущу от иже в ней честных священников», который по болезни отказывался и вместо коего послан был он – Максим грек.

«Идеже пришед и священную книгу сию врученную имев от твоей державы, со благословением святого Варлаама митрополита и посещением божественнейшим, по лете едином и 5 месяцах сподобився в конец изнести толковании и преложение от греческой речи на русскую».

А через несколько лет после этого (когда именно, определенно трудно сказать) Максим грек писал: «ни во что же прочее потребен аз благоверному и пресловутому граду Москве; его же получити желаше мною грешником, получил уже сокровище разума спасительного и неистощаема, глаголю же соборное толкование 150 богодохновенных псалмов. Да благоизволит убо благоверная держава твоя воздарити труды моя, елико потерпех, во время преведения, избавлением многолетнего и нужного удержания, им же держим есмь, и отпущением во Святую гору. Раведно бо и лепо и полезно есть благоверной державе твоей, да сотвориши милость со мною и отпустишь мя с миром, откуда мя взять грамотою своею и государьским словом приснопамятный государь мой, отец твой государев, князь великий Василий Иванович всея Руси».

Для этого именно дела, перевода Толковой псалтыри, и нужен был в Москве книжный переводчик. Для этого вызывали сюда старца Савву, для этого явился и преподобный Максим грек. Это именно обстоятельство считают причиной появления в Москве Максима грека профессор Иконников, митрополит Макарий и профессор Голубинский Е.Е. Что исключительно для перевода одной только этой книги явился Максим грек в Москву, об этом свидетельствует, во-первых, тот факт, что приехавшие с ним афонские старцы дожидались окончания его работы, чтобы вместе возвратиться; и, во-вторых, то, что по окончании перевода Толковой псалтыри он просит великого князя отпустить его на Афон, так как он совершил то дело, для которого был призван.

«Мне же и сущим со мною братии, - писал он великому князю, представляя ему совершенный им перевод Толковой псалтыри, - возвращение ко Святой горе, за вся просящим, даровати да изволиши, от долгиа сея печали свободити; воздай паки нас добре и опаснее честному монастырю Ватопеди, издавна нас ждущу и чающу по вся часы, по подобию птенцов, питающая их жаждущих, да не лишимся многолетних тамошних трудов и потов наших, их же положихом тамо о надежди нашего о Господе скончаниа. Даруй нам, о самодержче благочестивейший и милосерднейший, тамо совершити нам Господеви иноческая обещания, идеже волею обещание сотворихом пред Христом и страшными ангелы Его в день пострижения нашего».

Но просьба Максима об отпуске его на Афон не была исполнена: в сентябре 1519 года афонские старцы, приехавшие с ним (митрополит Григорий, проигумен Пантелеймонова монастыря Сава и Исайя из Ксиропотамова монастыря), были отпущены на Афон, а он сам был оставлен в Москве для перевода других книг. В феврале 1525 года он, как известно, в первый раз был судим и вследствие приговора соборного выслан в заключение в Иосифов Волоколамский монастырь. В 1531 году он был вторично вызван на собор, после которого был послан в Тверской Отрочь монастырь, а в 1551 году из Твери был переведен в Троице-Сергиев монастырь, где и умер в 1556 году.

Я сейчас подробно изложил обстоятельства и причину приезда в Москву Максима грека потому, что все это в вопросе о великокняжеской библиотеке имеет большое значение. Этому-то старцу Максим греку, ревнителю просвещения, у нас на Руси в XVI веке, и приписывается одно из русских свидетельств о громадном собрании греческих рукописей у великого князя Василия Ивановича. Когда-де по приезде Максима в Москву он был введен в велико княжескую книгохранительницу и ему показано было бесчисленное множество греческих книг, он «в удивлении бысть о толиком множестве бесчисленного трудолюбного собрания и с клятвою рече пред благочестивым государем, яко ни в Греции толикое множество книг сподобихся видети; сего ради, преславный самодержче и государь, из Греческой земли в западные страны от младых ногтей вдахся на учение, понеже не обретох во Греческой стране философского учения ради великия скудости книжные» и проч…

Это известие, эти слова Максима грека повторяются доселе почти во всех наших трудах, где приходится касаться этого, повторяются как несомненно принадлежащие самому Максиму греку, относительно которых не может быть никакого спору. А между тем одно указание на источник их, откуда они заимствуются, должно бы было заставить относиться к ним с меньшим доверием, ибо слова эти находятся не в каком-либо из многочисленных сочинений, посланий и писем Максима грека, а вкладываются в уста ему в сказании о нем, - о приходе его на Русь, пребывании в ней и смерти, составленном посторонним лицом около 75 лет спустя после его смерти…

Несмотря на всю ту важность, которую имеют в отношении к данному вопросу сказания о Максиме греке, они не только не обследованы в достаточной мере, но даже и не приведены в нашей литературе в полную известность. Чтобы выяснить все вопросы, касающиеся их: время и место происхождения, составителя их, степень достоверности и прочее, мною были произведены тщательные поиски и просмотры их во всех библиотеках, как общественных, так и из числа частных тех, которые доступны для занятия посторонних лиц; причем сведения о некоторых рукописях, которые по той или иной причине не были рассмотрены мною самим, сообщены были мне другими лицами, к которым я обращался с просьбой об этом.

Всего рукописей, содержащих слова Максима грека или его переводы (Толковая псалтырь, беседы святого Иоанна Златоустого и прочие), мною разыскано 243 (еще 7 пропали из тех мест, где они указывались в печати теми или другими исследователями); из числа их только описание 26 не проверено ни мною, ни кем-либо другим, а остальные все просмотрены были или мною (190 рукописей) или другими лицами (27 рукописей). Результаты изучения всех этих рукописей, содержащих переводы и сочинения Максима грека, и сказания о нем в связи с его сочинениями или помимо их и я позволю себе изложить здесь.

О Максиме греке дошло до нас несколько показаний его современников, сотрудников, принимавших то или другое участие в его работах, или его учеников. Таковы, например, известия инока Селивана в предисловии к беседам святого Иоанна Златоустого на евангелие Матфея, переведенным Максимом греком при участии его, инока Селивана, в каковом предисловии, написанном в 1524 году, Селиван свидетельствует о великих познаниях Максима грека, как вообще, так в частности филологических, - призванного в Москву самим «самодержцем» великим князем Василием Ивановичем. Таково показание инока Нила Курлятевых в предисловии (написанном около 1522 года) к псалтыри, в котором он дает отзыв о нем и рассказывает о совместных занятиях по переводу псалтыри.

Таково известие сотрудника Максима грека толмача Дмитрия Герасимова в письме его к дьяку Мисюру Мунехину в Псков 1518-1519 года, в котором он дает отзыв о познаниях Максима грека и говорит о ходе работы по переводу Толковой псалтыри. Таково показание ученика Максима грека инока Зиновия Отенского, который в своем сочинении «Истины показание» между прочим дает отзыв о Максиме, говорит, что по приходе на Русь «Максим повелен великим князем Василием преводити псалтырь Толковую от греческого языка на русский» и рассказывает о ходе этой работы. Таково же известие о нем, сообщаемое и князем Курбским, который не раз беседовал и с ним, и с бывшим игуменом Троицким Артемием, жившим в сем монастыре одновременно с Максимом греком. Ни Селиван, ни Нил, ни Дмитрий Герасимов, ни Зиновий Отенский, ни князь Курбский, говоря о Максиме греке, не только не вкладывают ему в уста приведенного выше отзыва о великокняжеской библиотеке, но и не упоминают о ней, а тем более не говорят, что Максим грек занимался разбором ее или был призван для разбора и перевода ее греческих рукописей.

Кроме этих свидетельств о Максиме греке его современников до нас дошел целый ряд особых сказаний о нем. Сказания эти встречаются: 1) иногда при псалтыри перевода Максима грека (с толкованием или без оного), 2) но чаще всего 2) при сборниках его слов, или 3) в разнообразных сборниках, содержащих в большем или меньшем количестве слова и переводы Максима грека, или отдельно от последних, наряду с другими статьями их. Из 44-х рукописей Толковой псалтыри сказания о Максиме греке имеются только при шести рукописях XVII века (из 19-ти) и одной XVIII века (из 5-ти); из 85 рукописей его слов – при 18 рукописях XVII века (из 38-ми), при 10 рукописях XVIII века (из 19-ти) и двух – XIX столетия; и наконец сказания читаем еще в 19 различных сборниках XVII века (из 31), в пяти сборниках XVIII века (из 15-ти) и в четырех сборниках XIX столетия (из 8-ми). При переведенных же Максимом греком беседах Иоанна Златоустого на евангелия, деяния и послания апостольские не встречаем сказаний ни при одной из всех 45 рукописей, содержащих эти переводы. Во всех этих 65 рукописях, содержащих сказания о Максиме греке, находим всего 9 различных сказаний и заметок о нем различного объема и содержания.

1) При Толковых псалтырях перевода Максима грека обыкновенно в начале находится послание его великому князю Василию Ивановичу, в коем сообщаются некоторые биографические данные о Максиме греке; вероятно, этим и объясняется отсутствие при них особого подробного сказания о нем. Но при трех Толковых псалтырях вместо обычного послания Максима грека мы встречаем небольшое предисловие со сведениями о Максиме греке, трудах его по переводу Толковой псалтыри и с отзывами о толкователях ее, предисловие, представляющее из себя не что иное, как незначительное по размерам извлечение из сего послания.

2) Подобное же предисловие или скорее подробный заголовок мы встречаем в четырех рукописях, содержащих слова Максима грека. На 20 печатных строках составитель его сообщаем самые краткие сведения о Максиме и в нескольких словах делает общий отзыв о нем и его деятельности по переводу в Московском государстве книг. В виду того, что три рукописи из четырех, содержащих это известие, списаны с рукописи Троице-Сергиева монастыря, можно думать, что оно составлено было в Троице-Сергиевом монастыре. А так как четвертая рукопись ныне принадлежит сему монастырю, принадлежала ему и в XVII веке, то можно думать, что она есть тот оригинал, с которого списаны прямо или при посредстве другой остальные три рукописи.

3) Третье небольшое известие о Максиме греке точно так же мало было распространено, меньше даже, чем предыдущие два, и мне известно только в двух рукописях: при псалтыри перевода Максима грека и в одном сборнике XVII века вместе с составленными им каноном святому Духу. В этом сказании после самых кратких биографических сведений и Максиме говорится о заключении его в темнице, составлении им там канона святому Духу и о «свидетельствовании этого канона патриархом Иовом вместе со всем освященным и богодухновенным собором русским, снисканием многогрешного и недостойного раба Христова Исайи бывшего дьякона, урожением Каменца Подольского, в христолюбивом граде Ростове за Москвою». В виду того, что это последнее событие происходило в апреле 1591 года, следует вывод, что самое сказание могло быть составлено только после этого времени.

Ни в одном из этих трех кратких известий о Максиме греке нет речи о причине вызова его в Москву, об осмотре им великокняжеской библиотеки и найденных в ней греческих рукописях, о произнесенных будто бы им словах касательно богатства ее… Но кроме этих кратких известий о Максиме греке в наших рукописях встречаются еще подробные сказания, представляющие из себя небольшую биографию Максима грека.

1) Из них менее всего распространено было сказание, встреченное мною только в двух рукописях, принадлежавших частным лицам, озаглавленное «О премудром и многотрудном Максиме иноке Святой горы, в коя времения бяше здесь в России великой и откуду приде, и како здесь скончался, и где положен бысть, и много божественная писания книг переведе; бо вельми хитрый, в философии изящен» и начинающееся словами: «В лето благочестивого государя царя и великого князя Василия Ивановича, всея Руси самодержца, обретена быша многие святые книги в царствующем граде Москве и в великом Новгороде и по многим местом еллино-греческом языком».

Автор этого сказания о Максиме греке, сказав о находке многих святых книг греческих в Москве, Новгороде и других местах, сообщает далее, что великий князь пожелал перевести их и писал в Царьград к султану турецкому о присылке «такова человека, изяшна философа и хитра в божественном писании», который бы «с еллино-греческого языка достоверно перевел на словенский язык». Султан «много о том взыскание по всей Греческой земле показал» и найдя такова человека именем Данила, хотел послать его в Москву; но тот едва умолил его, так как он имел жену и детей «и обзавелся мирским житием». Даниил указал султану на Максима, с которым-де он вместе учился во многих училищах у единых учителей. Султан послал на Афон за Максимом, удалившимся туда по выходе из училища; когда его привели в Царьград, султан, видя Максима «мужа словесна и хитра о философии», отправил его в Москву. Великий князь обрадовался Максиму, «предложи ему много книг еллино-греческим языком писаны» и дал ему двух переводчиков – Власа и Митю и двух книгописцев – Силуяна и Михаила Медоварцова. Максим «многолюбезен в книжном переводе на Москве у великого князя пребысть, божественные книги с еллиногреческого на словенский перевел, неудобьзнаемые вещи в них растолковал и многие описи исправил». После 9-летних трудов он, по зависти неких, оклеветан и сослан был в заточение сперва в Иосифов монастырь, а потом в Тверь, а царем Иваном IV переведен был в Троице-Сергиев монастырь, где и умер.

Сказание это, сообщающее о находке многих греческих рукописей, для перевода которых и был вызван Максим грек, ни слова не говорит и не делает никаких намеков на то, что рукописи эти найдены были в великокняжеской библиотеке; напротив, его выражения, что рукописи были найдены в Москве и Новгороде, скорее свидетельствуют о противном, что оно разумеет рукописи не великокняжеской библиотеки. Но прямое указание на это, что Максим грек был вызван для перевода греческих рукописей великокняжеской библиотеки, находим в следующих двух сказаниях.

2) Одно из них, встреченное мною в 9 рукописях, озаглавливается «Сказание известно о приходе на Русь Максима грека и како претерпе до скончания своего». По сказанию этому Максим грек прибыл в Москву «по челобитному слову государя московского великого князя Василия Ивановича салтану турскому царю, сказуючи ему в своей книгохранительнице книги греческие, непереведены на русский язык. Изыщи, рече, человека, которому бы возможно те книги перевести и такова философа к нам пришли на Москву. Царь же турский салтан о том велие учинил взыскание». К нему привели человека «жену имуща и дети и стяжения много. Человек той со слезами» упросил оставить его и указал на Максима, с которым-де вместе учился. «Максим по государеву слову салтана турского от прота свято горца и от всех старцов всяким образом едва бысть умолен и от них принужден, прийде на Москву», где переводил псалтырь Толковую лето и 5 месяцев. Сказание говорит также и о помощниках его – толмачах и писцах. При их участии «писашеся книга и ины многие книги душеполезные, овех убо преверши, овех же, премного имущих ложное чужих словес красотою истинный утвердившие, трудом и потом исправил». По зависти некоторых Максим был оклеветан и заточен в Иосифов монастырь, откуда был переведен в Тверь. Излагается его дальнейшая жизнь и приводятся довольно пространные выдержки из его слов. Но и в этом сказании мы не находим отзыва Максима грека, выражающего удивление количеству греческих рукописей в великокняжеской библиотеке. Эти слова его мы читаем в следующем, третьем подробном сказании о нем.

3) Из всех сказаний о Максиме греке – это, третье подробное сказание наиболее распространено в рукописях (мне известно в 39-ти манускриптах) и более всего, если только не оно одно, известно в нашей современной литературе. Это – «сказание о преподобном Максиме философе, иже бысть инок святой горы Афонския преславныя обители Ватопедския, иже зде и пострада довольна лета за истину», сказание, начинающееся словами «осмей убо тысящи наставши, в 14-е лето годищнаго обхождения Русския земли, скипетру державшу благочестивому и приснопамятному государю великому князю Василию Ивановичу, в преславном богохранимом граде Москве, не по колицех убо летех державы царствия своего, сей православный всея Русския земли государь великий князь Василий отверзе царская сокровища древних великих князей прародителей своих»…

В сказании говорится, что великий князь Василий Иванович в 14-е лето своего правления «отверзе царския сокровища древних великих князей прародителей своих и обрете в некоторых палатах бесчисленное множество греческих книг, словенским же людям отнюдь неразумны». Божественною ревностью подвигся, он послал в Царьград к патриарху, чтобы тот прислал к нему «мужа могущаго истолковати книги и превесети с греческого языка на словенский». Патриарх, «по многотрудном взыскании» во Фракии, Македонии и Солуни, обрел на Афоне двух иноков Даниила и Максима и едва умолил одного из них Максима поехать в Россию. Вскоре по приезде Максима в Москву великий князь ввел его в свою царскую книгохранительницу и показал ему бесчисленное множество греческих книг. «Сей же инок во многоразмышленном удивлении бысть о толиком множестве бесчисленного трудолюбного собрания и с клятвою изрече пред благочестивым государем, яко ни в Греции толикое множество книг сподобихся видети. Сего ради, преславный самодержче и государь, из Греческия земли в западные страны от младых ногтей вдахся на учение, понеже не обретох во Греческой стране философского учения ради великия скудости книжныя: егда убо безбожныя турцы обладаша царствующим градом, тогда неции благочестивии взяша множественное множество греческих книг, хотящее соблюсти благочестия веру, да не до конца угаснет светило греческое православие от безбожных и богомерзких турок, и тако отплыша морем в Рим. Латынские же люди тщеславны зело и от многих лет желаху восточных учителей списания видети, не греческие цари не изволиша сему бытии ради отступления их от православия. Егда же улучиша время, принесенные убо от грек книгиво свой римский язык переложиша, и греческие книги все огнем сожгоша; и тако конечное оскуде у грек философия. Аз же ныне, православный государь Василий самодержче, никогда толико видех греческого любомудрия, якоже ваше сие царское рачительство о божественном сокровище. Великий же государь Василий Иванович в сладости послушаше его и преда ему книги на рассмотрение разбирати, которые будет еще непреложены на русский язык сиреч словенский. Максим же трудолюбно делу коснулся и несколько книг обрете непреведенных на словенский язык. И не помнозе времени великому самодержцу имяна книгам тем явственно сотвори, елицех обреете непреложены в словенский язык. Православный же самодержец повеле хранителем особ их блюсти и писание полагати, да не смесны будут с прочими книгами. Максиму же повеле псалтыить Толковую превести». Перевод был одобрен митрополитом и всем лсвященным собором. Сказание далее говорит о других трудах Максима грека, о его несчастной судьбе, заключении, пребывании в Твери и наконец о смерти его в Троице-Сергиевом монастыре.

4) На основании этого сказания составлена была та «надпись на таблице», которая в прежнее время находилась у гроба преподобного Максима грека в Троице-Сергиевом монастыре и которая в трех рукописях встречается с заголовком «Троицкия Сергиевы лавры выписано из летописной книги о Максиме греке». В рукописях эта надпись находится вместе с записью о двух случаях, бывших 10 июля 1651 года с двумя лицами, наказанными за то, что непочтительно отнеслись к могиле преподобного Максима грека, случаях, повлекших устройство над могилой Максима особой часовни. «И от того дня повелением архимандрита Андреяна соделаша над ним часовню». Тогда же, может быть, помещена была здесь «позлащенная таблица» с некоторыми биографическими сведениями о Максиме греке, если только не впервые она «написася в лето от Рождества же Господня 1678 майя в 25 день» (если она существовала уже в 1651 году, то в 1678 году она переписана снова). К 1702 году эта таблица стала уже «староветхой», вследствие чего 1 апреля сего года, с благословения архимандрита Иллариона, замещена новой, причем текст ее оставлен старый, без каких-либо изменений. При митрополите Платоне вместо этой таблицы помещена другая: «собственным иждивением московского купца Семена Алексеева была сделана дщица», для которой надпись сочинил Троицкой семинарии ректор и богословия учитель соборный иеромонах Аполлос 1808 года декабря 8 дня, а в настоящее время при гробе преподобного Максима грека нет и этой надписи…

5) Наконец в единственной рукописи - автограф составителя, имеется даже особое житие Максима грека: «месяца генваря в 21 день сказание о житии и страдании преподобного отца нашего Максима грека философа, иже бысть славный инок святыя горы Афонския преславныя обители Ватопеческия, бывша ту честный во архимандритех, и иже зде в великой России и пострада довольна лета за истину от самодержавных и его злых наветников. Благослови отче».

Рукопись, в которой находится это житие, написана «царствующего града Москвы большого второго Благовещенского собора сторожем, что у великого государя на сенях, Семионом Федоровым сыном Моховиковым». Тем же Моховиковым было составлено и находящееся в ней житие Максима грека, как видно из повествования о последнем чуде, бывшем «в последние времена» в 1720-1721 годах. Повествование это, весьма интересно в литературном отношении, передающее любопытные подробности из московской жизни в первой четверти XVIII века и из отношений правительства к приверженцам старины сообщает в то же время данные, довольно ярко рисующие личность самого Моховикова. Это - один из защитников старых русских обрядов и обычаев, глубоко горевавший о том, что некоторые «христиане» сбрили себе бороду вследствие указа императора Петра I.

Приемы Моховикова при составлении жития Максима грека очень просты: он дословно списывает то из одного, то из другого литературного памятника. Так он дословно приводит в житии «выпись из государевы грамоты, что прислана к великому князю Василию Ивановичу о сочетании второго брака и о разлучении первого брака чадородия ради», послания Максима грека к царю Ивану Васильевичу, митрополиту Даниилу и другие. У Моховикова есть особое сказание о чудесах Максима грека, довольно многочисленных; и оказывается, что и они списаны: первые шесть чудес в повествовании Моховикова дословно те же, которые мы читаем и в житии архимандрита Троицкого Сергиева монастыря Дионисия Зобниновского, откуда они, очевидно, целиком и без каких-либо изменений и заимствуются…

Житие Максима грека в изложении Моховикова является довольно сильно приукрашенным риторическими и другими приемами, к которым прибегали обычно русские биографы. В нем рассказывается, что Максим грек с малых лет любил ходить в церковь, становился с певцами «и малым своим младенческим разумом и гласом пояше и канонархизаше, и все люди зряше на него и удивлястася, что сие будет». Коша ему исполнилось пять лет, он стал просить родителей своих отдать его «святому писанию изучитися». Родители сперва отговаривали его, советовали помедлить, но потом уступая просьба отрока Макария (как звали в миру Максима), отдали «некоему философу именем Фарсису во Фрясской земли во граде Паризии». Здесь он пробыл одиннадцать месяцев и, изучив всю «фарисию», отправлен был философом во Флоренцию к мудрейшему брату своему философу Гаврасу. В девять месяцев Макарий изучил всю науку и у этого философа и отправился домой к родителям, с которыми прожил 15 месяцев. Родители его померли, а Макарий, продав все имущество и раздав нищим, а рабов отпустив, отправляется «до града Италии, и ту бо изучися многим философиям и премудрости и во иных градах многих преходы». После этого он удаляется на Афон, в Ватопедский монастырь, где Дионисий архимандрит постригает его. Иночествовал 17 лет и по усиленной просьбе братии (несмотря на отказы Максима) патриархом константинопольским Филофеем был посвящен в иеромонахи. Пробыл им 15 лет и 2 месяца. Когда умирал архимандрит Дионисий, последний и братья избрали преемником Максима. Умер Дионисий – Максим его похоронил. Таково начало жития, которое дает достаточное понятие и о всем житии. В нем помещаются дословные выписки то из одного сказания о Максиме греке, то из другого, со своими добавлениями. Говорится, например, что Максим, прочитав грамоту великого князя «прослезися вельми и не возмогоша проглаголати и едва проглагола патриарху» ответ. По приезде в Москву великий князь вводит Максима с митрополитом Макарием (sic) в свою царскую книгохранительницу. Так кК все сообщаемое в житии касательно вызова Максима грека в Москву, осмотра им великокняжеской библиотеки, интересующее в данном случае нас, заимствовано из указанных двух подробных сказаний о Максиме греке, то самое житие, как источник сведений о великокняжеской библиотеке, для нас не имеет значения.

Таковы все известные мне сказания о Максиме греке, встреченные из 243 просмотренных мною рукописей в 65-ти. Мы имеем, таким образом: 1) три кратких известия о Максиме греке; 2) три подробных сказания о нем и 3) две надписи у гроба преподобного Максима грека и житие его, составленное Моховиковым, - все три произведения, представляющие из себя извлечения из двух подробных сказаний о Максиме греке. В кратких известиях о Максиме греке, как отмечено выше, мы совсем не находим известий о великокняжеской библиотеке; последние три произведения (надписи и житие), как заимствованные из других, также не имеют для нас в данном случае значения. Таким образом, свое внимание при исследовании вопроса о великокняжеской библиотеки мы должны остановить только на трех подробных сказаниях и по возможности попытаться определить время и место их составления, автора, а также и степень достоверности их.